Я попросил у Санина его винтовку и сел отдельно у окна почистить ее. Только успел разобрать затвор, проходит мимо старшина из одной с Саниным части и увидел у меня в руках винтовку: «Ты где ее взял?» «Санин дал почистить», отвечаю. Забрал у меня винтовку и что-то начал объяснять ребятам. Все же они чуждаются меня и, похоже, не очень-то доверяют мне. Встретились только вчера вечером и даже не познакомились. Это с Саниным мы уже несколько суток вместе и несколько ночей под моей шинелью спали.
У самого Ленинграда милиция стала проверять в вагонах пропуска и документы. Все наши документы – литер – у политрука, а он в соседнем вагоне. А поскольку нас, флотских, в вагоне было человек десять, держались все кучно, на вопросы милиционеров отвечали дружно хором и все были солидно вооружены, то милиционеры с нами не связывались.
В 10 утра прибыли в Ленинград. Платформа с левой стороны, а ребята почему-то все спустились на правую сторону, на пути. Когда же мы перелезли через вагон на платформу, то никак не могли найти политрука. Пришлось идти в отделение милиции и там объясняться, что потерялись. Вызвали начальника отделения, но, как только он увидел нашу вооруженную до зубов ораву, сейчас же заявил, что у нас есть свое начальство и пусть оно с нами и разбирается. Дежурный по отделению посоветовал подождать у них в красном уголке, пока о нас сообщат какому-нибудь нашему начальству. В красном уголке шло кино «Богдан Хмельницкий». Некоторые остались смотреть кино, другие взяли читать газеты, некоторые играть в бильярд, кто-то вышел на улицу. Но первым делом, как вошли в вокзал, купили все по бутылке лимонаду, пряников, печенье. Больше ничего подходящего для наших желудков и карманов не оказалось в этом буфете.
Когда кончилось кино, а я успел сыграть три партии в бильярд, все вышли на улицу и расположились под окнами отделения в скверике справа около вокзала. Некоторые начали чистить свое оружие, кто-то улегся спать. Я последовал примеру последних, ибо только это мне и оставалось. Положив под голову свой рюкзак и накрывшись шинелью, спокойно проспал часа два.
Подошел какой-то краснофлотец. На ленточке бескозырки «Уч. отряд Сев. флота». Сказал, что он направлен собирать таких, как мы в экипаж. Выпив еще по бутылке лимонаду и собрав свои монатки, мы гурьбой двинулись за ним к трамвайной остановке. Время уже 16 часов. На какой-то остановке вылезли из трамвая, построились по двое и двинулись дальше. Нас набралось человек 20, в том числе трое красноармейцев. Когда они пристали к нам, я и не заметил.
Пришли в полуэкипаж, сложили все свои вещи у входа в казарму и сейчас же в «Особый отдел». Зашли, расположились кто где мог: на стульях, на подоконниках. Сотрудник отдела – политрук угостил всех «звездочкой» и попросил рассказать все с самого начала, от Либавы. Начали хором, но потом определились ведущие рассказчики. Рассказывали все, что видели и слышали: про измену местных работников, отдельных командиров, про свои стычки с немцами, про скитания. Политрук слушал, не перебивая, потом объяснил нам международную обстановку, которая сложилась в это время, про наши первые неудачи и предупредил, чтобы мы ни в коем случае не говорили никому ни слова о том, что видели. «Слухи – самое большое зло», – сказал он.
Разобрав свои вещи, мы пошли в выделенное для нас помещение – изолятор, а затем – ужинать. В супе было столько мяса и жира, что я не съел и половины, но гречневую кашу с маслом успешно осилил. Все наелись до отвала.
Немного передохнули, разобрали кровати и в баню. С наслаждением подставляли друг другу свои спины. Во время такой процедуры один из ребят вскрикнул. Оказалось напарник, натерая ему спину и пониже, задел за осколок, торчащий в ягодице, о котором его владелец успел забыть. Вытащили, промыли ранку горячей водой и залили йодом. До свадьбы заживет. Помылись на славу! Получили новые тельняшки, кальсоны, носки. Я свою тельняшку и носки оставил в бане. После бани – спать!
1 июля. Вторник. Ленинградский флотский полуэкипаж
Утром нам приказано было сдать все оружие. Сдали почти все и почти все. Именно «почти», т.к. некоторые не захотели расставаться с пистолетами. За весь день ничего особенного не произошло. Отдыхали, ели до отвала.
В супе столько жирного мяса, что я стараюсь выбирать мясо без жира. Во дворе продают яблоки, конфеты и другие сладости. За всем этим большие очереди, но у меня карманы почти пустые. В изоляторе нашел какой-то потрепанный морской журнал, в котором встретил упоминания о нескольких новых для себя наших кораблях.
2 июля. Среда. ЛФЭ
Сегодня написал первое письмо домой, которое передал через форточку проходившей девушке, с просьбой бросить в почтовый ящик. «Не бросить, а опустить», – поправила она, улыбаясь.
До 18 часов опять бездельничали, но потом – горячка. Сообщили, что мы отправляемся дальше. Старшина, тот же, из 10 ПАБ, который отобрал у меня в поезде винтовку Санина, не хочет вносить меня в список отъезжающих. Санин тоже советует остаться в полуэкипаже, отмечая, что здесь кормят до отвала, спи в волю и никаких забот. Но не для этого я неделю назад уезжал из Ленинграда на фронт, чтобы снова вернуться в Ленинград и бездельничать в уютном экипаже. А потом здесь у меня никого знакомых нет. Уговорил Санина, и он пошел со мной к начальнику строевого отдела. Поговорили с секретарем, тот с начальником. Начальник задал несколько вопросов: с какого я года, какая часть, где она находилась, какая у меня специальность.
Сказал, что с 23-го, из В-МСШ, сигнальщик. Школа находилась на Ладоге. В доказательство показал ленту с надписью «Воен. мор. спецшкола», которую я снял с бескозырки и заменил на «Краснознам. Балт. флот». Санин был рядом и поддакивал.
Меня внесли в список едущих в Ораниенбаум (в «Рамбов», как его называют здесь моряки), указав, что я сообщил о себе в строевом отделе: возраст, специальность, часть. Быстро собрался. Наших в помещении уже никого нет. Побежал во двор искать машину, которая идет в «Рамбов». Едва нашел.
Поедем автобусом, который уже побывал в каком-то переплете – весь изрешечен и побит. Через некоторое время команда: «Всем выйти и построиться!»
Увидел наших. Они тоже едут в «Рамбов». Теперь и старшина внес меня в свой список. В 21 час погрузились в три полуторки и выехали из полуэкипажа. Ехали с песнями… минут 15. Объехали вокруг полуэкипажа и встали у Ленвоенпорта. Стояли довольно долго, я хотел что-нибудь купить поесть, но боялся отойти от машины. Наконец решился и помчался к гастроному напротив, но он закрыт. Досадно. Вдоль канала, окружающего Ленвоенпорт, ограждение с толстым деревянным брусом наверху. Вырезал на нем свои инициалы в память о столь надоевшем стоянии.
Простояв часа два, наконец поехали… в полуэкипаж. Оказывается, наша машина неисправна.
В полуэкипаже наш шофер разругался с лейтенантом, который сопровождает нашу колонну. Мы на стороне шофера. Когда стояли у Ленвоенпорта и была возможность заменить неисправную деталь, шоферу не дали это сделать, а теперь эту деталь хотят взять с другой машины. Конечно, шофер этой машины внятно выражает свое неудовольствие. Нам велели пересесть в другую полуторку, где уже спали два краснофлотца и красноармеец. Когда их начали будить, началась ругань. Мы, злые, что 6 часов околачиваемся без толку, а они – что не дали поспать. Начали обзывать друг друга «партизанами», «фронтовиками», «вояками» и т.д. Наконец поехали.
3 июля. Четверг. Ораниенбаум, военный городок
Впереди две легковые машины, за ними две грузовые и сзади еще одна легковая. На улицах и на шоссе за городом никого. Газуем на полном. Раза два останавливались, поджидая отставшую легковушку. Кругом тишина. В небе смутно видны аэростаты воздушного заграждения. Петергоф. Тихая, уютная улица, красивые здания с садами. Церковь с высокой колокольней. (Сколько она нам бед принесла с октября 41 до февраля 44 года, будучи и наблюдательным, и корректировочным, и дальномерным постом для немецких артиллеристов). Но это все потом, а пока любуемся местами, которые проезжаем. Спать уже не хочется. Третий час ночи 3-го июля. Подъезжаем к «Рамбову». Санину эти места знакомы, и он дает краткие пояснения.