В течение дня к нашему судну подъехали еще несколько легковых и грузовых машин, и их водители, узнав, что на борт их не погрузят, быстро по-деловому, с помощью своих пассажиров, сталкивали машины в воду. Эти действия меня уже не очень трогали. Помня, как выглядел наш корабль, перевозя недавно в Ленинград около 800 новобранцев-эстонцев, думаю, что мы уже приняли не меньшее количество эвакуируемых лиц.
К вечеру команда: "Приготовиться к отходу". Дым из наших мощных труб стал все гуще, ветер, который к вечеру значительно усилился, сносил его в глубину гавани. Веселей задымили и другие суда, стоявшие в гавани, которые заметно осели от принятых грузов и многих сотен эвакуируемых, находящихся сейчас на верхних палубах. Очевидно, все получили такой же приказ.
Но на причалах, около транспортов, были еще толпы людей, многие бегали от транспорта к транспорту, но их, по-видимому, взять на борт уже не могли. Сходни, как я видел с мостика, были уже убраны, и у швартовых тумб стояли матросы боцманских команд.
Наконец пары подняты, машины провернуты и команда: "С якоря и швартовых сниматься!" Затем: правая ручка телеграфа на "малый вперед", левая - "малый назад", команда на руль: "Лево на борт!", и "Суур-Тылл" стал медленно разворачиваться носом к северным воротам гавани.
Малым ходом, запустив и носовую машину, дошли до середины бухты и стали на якорь в трех-четырех кабельтовых юго-восточнее "Кирова". Волна в бухте была уже 4-5 баллов, и нас заметно покачивало. Темные, почти сплошные теперь облака низко ползли на юго-запад. Хорошо, что не было дождя, иначе двум-трем сотням наших пассажиров, расположившихся на верхней палубе, пришлось бы туго.
Вдруг почти одновременно на разных эсминцах взвыли сирены тревоги, торопясь, как бы наперегонки, застучали зенитные автоматы, и длинными очередями залились крупнокалиберные пулеметы. Трассирующие нити от автоматов и пулеметов то перекрещивались высоко в небе, то раскидывались веером. Подойдя совершенно незамеченными за тучами к бухте, штук 6-7 "юнкерсов" вывалились из небольшого окна в облаках почти над серединой бухты и, наверное, растерялись от обилия кораблей, оказавшихся к вечеру в бухте.
Времени для ориентирования и выбора важных целей у пилотов было очень мало, они даже не успевали войти в пике и фактически в горизонтальном полете промчались над кораблями, кое-как побросав бомбы, лишь бы уйти из столь плотного артиллерийско-пулеметного огня. А сигнальщики и комендоры зенитчики на кораблях молодцы! У них уже был опыт - знали, что немецкие летчики не раз подбирались к кораблям за облаками. И в такую погоду наблюдение за воздухом было особенно внимательным. Я, конечно, в это время смотрел не на облака, а на город, из которого мы ушли и неизвестно когда вернемся. За те несколько кратких выходов в город, непосредственное знакомство с его достопримечательностями, а также по купленным открыткам, вызывали теплые чувства к этому городу и его жителям. Панорама и силуэт города, которые открываются при подходе к городу с Таллинской бухты, его шпили кирх, крепостные башни, трубы заводов, портовые краны все врезалось в память и осталось глубоко в ней.
А сейчас в разных местах города полыхало пламя, в районе Минной гавани гремели мощные взрывы, взрывы гремели и в самом городе. Дым от взрывов и пожаров все больше застилал город.
В 19 часов снялись с якоря и малым ходом пошли к Минной гавани. Встали от нее кабельтовых в двух на якорь. Наверное, должны были принять на борт еще кого-то, но никто не прибыл.
Часов до 12 ночи наши пассажиры и команда были на верхней палубе, на спардеке и смотрели на свой город, прощаясь с ним. Наиболее осведомленные показывали и разъясняли соседям, где что взорвалось, где вновь вспыхнул крупный пожар. Наверное, у всех членов команды "Суур-Тылла" в городе остались семьи, родные и близкие. Что творилось у них в душах? Можно только догадываться. Даже капитан по этому поводу не поделился ничем с Линичем. Только тихо переговаривался со старпомом и главмехом, которые тоже долго не сходили с мостика.
Капитан-лейтенант отправил меня спать в кубрик до 6 часов, приказав, чтобы в 3 чага кто-нибудь прибыл дежурить на мостик, подменить курсанта. Сам остался с курсантом и капитаном на мостике, и, когда они ушли отдыхать, не знаю.
27 августа. Среда. На внешнем рейде, у острова Аэгна.
В 6 часов я поднялся на мостик, сменив Толю Ломко. Ночью в бухте было спокойно. В городе пожаров стало даже больше. Стрельбы не было слышно, т.к. ветер, который за ночь усилился, очевидно, уносил звуки выстрелов за город, но одиночные взрывы не прекращались. Необычно тихо было над бухтой - главные калибры эсминцев и "Кирова" молчали. Очевидно, всех корректировщиков сняли, если они успели добраться до кораблей.
В Минной гавани виднелись чьи-то мачты.
Часов в 13 к борту подошел МО и передал приказ штаба срочно перейти за боны, к западному берегу острова Аэгна, стать на якорь и держать котлы под парами. Спросили, готова ли носовая машина. Что это их так интересует наша носовая машина?
Волна в бухте уже баллов 6-7. Хотя мы на якоре стоим носом к волне, но судно валит с борта на борт очень чувствительно. Некоторые из пассажиров уже "кормят рыб", перегнувшись через планширь ограждения. Радуюсь, что качка меня не беспокоит, хотя на мостике она более чувствительна. Ветер также усилился и не изменился в направлении. Облака все такие же низкие, темные и стали еще моросить. Появилась надежда, что в дождь немцы не прилетят.
Выбрали якорь и малым ходом на трех машинах пошли на север и стали на якорь в полумиле от западного берега Аэгны. Под прикрытием острова ветер был потише и волна помельче. Качка поутихла. До города отсюда километров 15, и в бинокль можно различить только шпиль Олай-кирхи. Окраины города и даже центральная часть в дыму, а другие высокие ориентиры не видны. Но все равно почти все пассажиры смотрят в сторону города. Вдруг у нас за спиной грохнул раскатистый мощный взрыв. Все головы повернулись в сторону острова. Над его лесом поднялись громадные клубы дыма, через несколько секунд клубы дыма взвились еще в нескольких местах острова, а секунд через пять-шесть донесся грохот менее мощных взрывов. Я слышал, что на острове была мощная, дюймов 12-ти, береговая батарея. Ее залпы были слышны и из Купеческой гавани. Наверное, сейчас взорвали ее и другие военные объекты.
К вечеру почти все транспорты и военные корабли ушли с Таллинского рейда на внутренний рейд и рассосредоточились между островами Аэгна и Нейссаар. Несколько транспортов стояли у причалов последнего. Очевидно, забирали гарнизон острова.
Небо по-прежнему было затянуто тучами, и дождь то начинался, то, передумав, прекращался несколько раз. Два-три налета небольших групп "юнкерсов" все же было, но они встречались таким шквалом огня, что ни о каком прицельном бомбометании не могло быть и речи. От нас самолеты пролетали далеко, и я, хотя и был около орудия, но ни разу не выстрелил.
Немецкая артиллерия здесь не беспокоила - со старых позиций далеко, а на новые, более близкие, еще не передвинулась.
В 24 часа капитан-лейтенант отправил меня с мостика спать до 6 утра.
28 августа. Четверг. Прощай Таллин!
В 6-00 я был на мостике. За ночь ветер поутих, волна за островом была балла 2-3. Значит, в заливе не менее 4-х. Говорят, что дождик моросил почти всю ночь, и наши пассажиры, ночевавшие на палубе, выглядели очень жалко и пытались согреться, кто элементарной зарядкой, в ожидании, когда можно будет протиснуться в жилую палубу к кипяточку, другие, для "сугреву", разливали по кружкам содержимое фляг, вскрывали консервы, доставали НЗ или то съедобное, чем удалось запастись перед уходом из города.
С разрешения старпома боцман вчера вечером достал большой брезент, и матросы натянули его между шлюпбалок на спардеке. Этот брезент защитил от дождя с полсотни человек, в основном гражданских лиц. У многих армейцев были плащ-палатки, флотские только в бушлатах.