За три последующих месяца я еще несколько раз встречался с матросами из Ингушетии, и, по моему мнению, они вроде стали вливаться в общевоинский коллектив четвертого учебного отряда и многие определенно проявляли интерес к морской службе. Между прочим, треть призванных имели незаконченное высшее образование. После присяги они стали нести караульную службу по охране военных объектов, и их стали выделять в наряды в комендатуру для несения патрульной службы. И вот тут опять нашла коса на камень! Матросам из Ингушетии при несении караульной службы оружие не выдавалось. То же самое — в патруле, по уставу матросам положено ношение штык-ножа, но именно их лишали эту привилегии. Они жаловались мне, но что я мог объяснить им по этому поводу, думаю, команда была свыше. На этой почве возникали отдельные конфликтные ситуации с остальными матросами учебного отряда.
В августе 1996 года были заключены Хасавюртовские соглашения, и российские войска были выведены с территории Чеченской Республики. Многие тогда расценили это соглашение как слабость российского правительства и федерального командования войск. Но я-то понимал, что эти временные уступки направлены на мирный выход из конфликтной ситуации и не являются проявлением слабости. Что и подтвердилось через три года с началом второй чеченской кампанией в 1999 году, когда контртеррористическая операция приняла гораздо более жесткий характер, и федеральные войска были вынуждены огнем и мечом раздавить остатки сепаратизма в Чечне. Но это будет позже, а в том 1995 году молодым ингушским ребятам кто-то неправильно все объяснил, и они не так восприняли реальную действительность.
И однажды сентябрьской ночью меня вдруг разбудил мой сосед по лестничной площадке Сергей Иванович Иванов, он же командир четвертого учебного отряда, и с досадой рассказал, что все тридцать пять матросов из Ингушетии, наняв междугородний автобус, ночью убыли из воинской части в неизвестном направлении. Я немедленно выехал вместе с ним в учебный отряд для получения более подробной информации о массовом дезертирстве матросов, иначе охарактеризовать эту ситуацию нельзя было. Увидев на территории части Алиева, подозвал его жестом и попросил рассказать, как все произошло. И вот что доложил мне Алиев по их внезапному отъезду:
— Они попросились у командования части музеи Ленинграда посмотреть, подготовились к отъезду капитально, сами наняли автобус и гида для поездки в Ленинград. Но после посещения Эрмитажа объявили молодой девушке- экскурсоводу, что их срочно вызывают в часть. Отвезли ее до места назначения, а затем двинули прямо по маршруту Ленинград — Москва — Назрань. Водителю они, скорее всего, предложили такую сумму, что тот не смог отказаться. Меня не взяли с собой потому, что я в этот день заступил в наряд. Они понимали, что я никуда с ними не поеду, и зачем, если мне служить оставалось четыре месяца до дембеля. Об их отъезде я ничего не знал, а если бы даже знал, все равно никому не рассказал бы. Ты же наши законы знаешь не хуже меня…
Логика железная, ничего не скажешь. До Назрани, как выяснилось позже, они добрались в течение полутора суток. Затем все растворились, да так, что никто из них потом не был найден. Но мне думается, их и не искали, просто не до них было. Ведь седьмого августа 1999 года началась вторая чеченская война со вторжения боевиков в Дагестан. И закончилась она только лишь в апреле 2009 года с отменой контртеррористической операцией на территории Чеченской Республики и полным разгромом сепаратистов и их зарубежных пособников. Но я все же считаю, что фактически она закончилась в 2017 году, когда директор Федеральной службы безопасности Российской Федерации Александр Васильевич Бортников заявил по телевидению, что бандитское подполье на территории Северного Кавказа окончательно разгромлено. И оснований не верить ему у меня нет. Что касается Руслана Алиева, то он уволился осенью 1996 года, и больше я с ним никогда не встречался. Вышел в запас в возрасте сорока шести лет в 2000 году, а через два года окончательно попрощался с Северной столицей.
Офицеры
Весной 1975 года нас, студентов пятого курса Северо-Осетинского государственного медицинского института, собрали в одном из актовых залов, где ректор Агубечир Хатахцкоевич Адырхаев представил нам военного, внешностью напоминающего казаха, в звании полковника медицинской службы инфантерии. Звали его Азамат Махамбетович Ибрагимов, и, судя по имени и отчеству, он все же был казахом, но, когда он начал нас вербовать в слушатели военно- медицинского факультета при Горьковском медицинском институте, мы поняли, что он человек большого достоинства и незаурядного ума. Полковник оказался кандидатом медицинских наук. Говорил он с нами недолго, но по делу, и вроде вышло у него убедительно: «Ежемесячная стипендия слушателя составляет девяносто семь рублей, когда зарплата инженера в пределах ста двадцати. Лейтенант военно-морского флота зарабатывал от двухсот пятидесяти рублей и выше. Питание и одежда — за счет государства. На пенсию офицеры Советской Армии и Военно-Морского флота выходили: майор и подполковник — в сорок пять лет, а полковник — в пятьдесят лет. И размер военных пенсий был несоизмерим с «гражданскими». Отпуск у офицера составлял до пятидесяти суток». Обеспечение жильем было обязательной заботой командования…»