Едва стемнело, я устроился на крыше. С улицы, получив строгий наказ без команды носа не высовывать, меня прикрывали трое городовых, не оставив вору ни единого шанса на повторное бегство.
Вскоре после полуночи в дверях появилась Фекла Ильинична — младшая из двух сестер. В руках она держала лопату.
— Ну и ну, — не удержавшись, прошептал я, после чего мысленно поздравил себя с быстрым раскрытием дела.
Воровато оглянувшись по сторонам, бабка засеменила к забору. Я подобрался. Спустя час выяснилось, что поздравления были преждевременны. Бабка прошерстила все сорняки вдоль забора от угла дома почти до самого сарая, но без всякого видимого результата. Наконец, терпение у нее лопнуло — от моего к тому времени тоже мало что осталось — и, бросив в сердцах лопату на землю, старуха ушла обратно в дом.
Я разочарованно вздохнул и уставился в ночное небо. По небу плыли тучи, похожие на тени огромных аэростатов. Сами аэростаты, а вместе с ними и мои мысли, были в далеком Берлине. Там сегодня должен был состояться финал международного перелета воздушных шаров. Тридцать два аэростата из разных стран, и только меня там не было! А у меня бы, небось, шар не лопнул на высоте, как у тех бестолковых испанцев. Я снова вздохнул, и замер…
С улицы послышались шаги. Я осторожно выглянул. У калитки остановился мужчина. Лунный свет едва пробивался сквозь тучи, и мне удалось разглядеть лишь то, что он был среднего роста и носил широченное пальто с белым меховым воротником.
Мужчина вытащил из кармана то ли монетку, то ли пуговицу, и бросил ее в окно на втором этаже. Тихо звякнуло стекло. Метательный снаряд упал в сорняки под домом. Я склонен считать, что это всё-таки была монетка, поскольку мужчина не поленился залезть в сорняки и, чертыхаясь, отыскать там свою потерю. Для вернувшегося за добычей вора он вел себя малость шумновато, да и комплекцией никак не подходил под описание, которое дал мне Матвеев.
Спустя минуту из дома выскользнула Катерина. Она выскочила за калитку и, прикрыв ее за собой, прижалась к ней спиной. Мужчина с грацией контуженного медведя скакнул к девушке. Минут десять они шептались. Точнее, шептала в основном Катерина. Мужчина, когда ему представлялся шанс вставить слово, бубнил что-то себе под нос и смешно пожимал плечами — вначале левым, потом правым. Затем Катерина вновь скрылась в доме. Мужчина громко вздохнул и, понурив плечи, побрел прочь. Я проводил его взглядом и вытащил из кармана часы. Было ровно два часа ночи.
На крышу сарая запрыгнул серый кот. Заметив меня, он возмущенно мявкнул и в два прыжка перебрался под крышу. Я подумал, что это не такая уж плохая идея — начал накрапывать мелкий дождик, — но тут вновь появилась Фекла Ильинична.
На этот раз бабка держала в руках керосиновую лампу. Стекло лампы было замотано тряпкой, но спереди оставалась щель, превращая лампу в подобие фонаря. Фитиль едва горел, и свет был неярок. Бабка определенно не хотела, чтобы ее кто-то заметил.
— Ну что, Фекла Ильинична, — прошептал я. — Вспомнила, где лежит серебро?
Поначалу казалось, что да. Бабка первым делом отыскала лопату и решительно направилась к туалету. Она подступила к этому невзрачному домику с таким энтузиазмом, с каким, наверное, начинающий археолог раскапывал свою первую египетскую гробницу. Вот только сокровищ там не оказалось.
Отставив лопату к стене, бабка окинула взглядом двор и с не меньшей решимостью переключилась на кусты смородины. Те мирно соседствовали с сорняками у забора, и в темноте я не мог разобрать, где начинались одни и начинались другие. Бабка, подсвечивая себе лампой, начала шерстить исключительно смородину. Я ждал. Бабка шуршала в зарослях не меньше четверти часа, и нашла там свой радикулит. Так и уползла в дом, согнувшись, ведьма старая.
Едва она скрылась в доме, в небесах окончательно потемнело, загремело и налетел такой ветер, что я запросто мог улететь в Берлин своим ходом и даже поспел бы к финалу небесных соревнований.
С каждым новым шквалом мне казалось — вот теперь точно унесёт! Вместе с крышей. Я уж, грешным делом, представлял себе завтрашние заголовки в газетах: «Ефим Кошин летал по небу будто ангел». Или не ангел. В своем черном плаще я бы, скорее, сошел за беса, да и бабка моя всегда про меня говорила: «худой как чёрт». В общем, все зависело от настроения газетчиков.
Могли бы, к примеру, и такое написать: «Ефим Кошин проплыл рекордную дистанцию на крыше сарая». Дождь такой хлынул, будто бы кто-то наверху решил, что настало время второго потопа и этот дождь — единственный, кто отвечал за его водоснабжение. Поливал так, что я подчас чувствовал себя не только пловцом, но и ныряльщиком. Особенно ближе к утру. Помнится, за день до этого я читал в газетах про американский экипаж, который вместе со своим воздушным шаром упал в море, и газеты от души позубоскалили над едва не утопшими воздухоплавателями, так сказать, наглядно показав, что было бы, попадись я им на карандаш.