1) Побалт оторвался не только от масс, но и от активных партийных работников и превратился в бюрократический, не пользующийся никаким авторитетом орган.
2) В работе Побалта отмечается полное отсутствие плана и системы, согласованности с центром и постановлениями IX съезда и X конференции РКП (б).
3) Совершенно оторвавшийся от партмасс Побалт уничтожил всякую инициативу мест, низвел всю работу до степени канцелярской переписки, что крайне тяжело отразилось на деле организации масс во флоте». [264]
Даже газета «Красный Балтийский флот», находившаяся в руках Раскольникова и его единомышленников, вынуждена была на этот раз отразить мнение моряков-коммунистов:
«Деятельность Побалта была подвергнута критике… Побалт не стоит на высоте, что он очиновничился и совершенно оторвался от масс; хорошие партийные работники в нем теряются… За истекший год в Побалте сменилось 4 начальника… По мнению некоторых делегатов необходимо принять меры к его оздоровлению». [265]
Такова была суровая и верная оценка моряками-коммунистами деятельности главного центра политической работы на Балтике накануне кронштадтского мятежа. К сожалению, изменить такое положение уже не оставалось времени…
Мятеж начался — мятежники в изоляции
Недостатки в деятельности Побалта и командования Балтфлота особенно тяжело сказались в Кронштадте. По существу в последние недели перед мятежом органы управления крепостью были парализованы. По свидетельству очевидцев, среди руководящих работников Кронштадта возникли склоки и разброд; демагоги, все громче кричавшие в кубриках и казармах, получали робкий отпор, даже особый отдел крепости не принимал надлежащих мер пресечения, хотя поводов для этого оказывалось более чем достаточно. [266] Подстрекатели и провокаторы использовали случаи «волынки» на некоторых петроградских предприятиях и распускали вздорные слухи о расстрелах рабочих, об артиллерийском обстреле Путиловского завода и т. п. Характерно, что среди активных подстрекателей оказались два матроса, освобожденные толпой из гауптвахты Дерябинских казарм и прибывшие в Кронштадт 25 или 26 февраля. [267]
Поднимало голову контрреволюционное офицерство, привлеченное в качестве военных специалистов на командные должности. Особенно следует назвать здесь штаб крепости, откуда вышли военные главари мятежа (бывшие офицеры Б. А. Арканников и Е. Н. Соловьянов, бывший генерал А. Н. Козловский и др.). В докладах политотдела Моркронкрепости (правда, по обыкновению в очень общей форме) упоминается об антисоветских настроениях офицерства. [268]
Лишь однажды, составители доклада (за первую половину января 1921 г.) изменили своему лаконизму и более пространно отметили явление, весьма важное для оценки общей обстановки в штабе крепости: «У комсостава с командой отношения чисто официальные», а затем следует сообщение, очень важное для понимания причин назревающего мятежа: «С комиссаром особых трений цет, но замечается, что начальник штаба Соловьянов как бы по личному приказанию коменданта делает иногда словесные распоряжения, не ставя об этом в известность комиссара, что комиссар находит ненормальным». [269] Источники не сохранили сведений о том, какие именно «словесные распоряжения» отдавал без ведома комиссара Соловьянов, однако направленность его активной деятельности в те тревожные дни сомнений не вызывает. Как видно, уже за полтора месяца до начала мятежа контрреволюционное офицерство проявляло активность.
Дальнейшее развитие событий показало, что к исходу февраля 1921 г. в недрах антисоветского брожения в среде кронштадтских моряков уже выкристаллизовались руководящие центры будущего мятежа. В этом смысле «стихийность» выступления кронштадтцев, о которой много писала в свое время «левая» эмигрантская пресса и на чем до сих пор настаивают некоторые буржуазные историки, представляется более чем сомнительной.
Первое открытое выступление, представляющее собой нарушение рамок советской законности и выдвинувшее открыто антигосударственные требования, произошло 28 февраля. В этот день на линкоре «Петропавловск» состоялось собрание команды. Уже одно то, что подготовка к нему велась заранее, полностью опровергает тезис о так называемой стихийности восстания. Эсеровская газета «Воля России» впоследствии поместила беседу с «вождем» мятежа С. Петриченко, [270] который заявил:
«…Еще до 28 февраля мною и другими было составлено несколько резолюций». [271]
Характер резолюций и их направленность ясно говорят о том, сколь продуманны и организованны были первые же шаги мятежных главарей.