Матросы были размещены в чудовищно переполненных казармах. Власти ожидали, что прибудут не более 5–6 тыс. человек, а прибыло 10 тыс. Особенно тяжелые условия проживания были в казарме 2-го балтийского экипажа, в которой было размещено несколько тысяч человек. В отчете от 18 октября Чрезвычайной комиссии Петросовета, созданной для проверки состояния казарм, говорилось, что казармы грязные и темные и переполнены сверх всякой меры, двери без замков, окна разбиты, а уборные отвратительные. Помещение не убирается, по углам разлагаются кучи экскрементов. Матросы вынуждены спать на старых койках с железными пружинами, часто сломанными. На большинстве коек нет ни матрасов, ни одеял, ни подушек, вообще никакого постельного белья. Посуда отсутствует, а матросы едят из общих помойных ведер, но и тех не хватает. Форменной одежды у них нет, а больше чем у половины нет обуви. Еще до отправки комиссии петроградские власти были хорошо осведомлены, что творится в казармах. На заседании Петроградского комитета РКП(б) о состоянии матросских казарм было сказано: «Жизнь в казармах. Невыносимые условия жизни этой»[126]. Вывод можно было распространить на Петроград и всю страну, но условия жизни в матросских казармах даже большевистскому руководству казались чудовищными. Для улучшения положения ничего не было сделано.
Между московскими и питерскими властями не было единства взглядов по вопросу, как использовать призванных матросов. Центр хотел всех их направить в Красную армию и послать на фронт, комиссары Балтийского флота хотели заменить ими матросов, ушедших на фронт. В итоге матросы были пока в Петрограде, но предполагалось, что во флоте будут оставлены только опытные специалисты, а из остальных будут сформированы подразделения для отправки на фронт.
Многие из призывников были антибольшевистски настроены, они прибыли из деревень, где наблюдали террор продотрядов, или из городов, где закрывались заводы и рабочим грозила голодная смерть. Надежды большевистских властей на революционный дух матросов не оправдались. Матросы были настроены революционно, но не в большевистском понимании этого слова. Тяжелое положение в оставленных деревнях и городах, страшные условия жизни в Петрограде, конец всех надежд на подлинное народовластие в начале октября нашли свое выражение в митингах протеста. Установились тесные связи между матросами и Петроградским комитетом партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР). Первый митинг матросов прошел в Петрограде 4 октября 1918 г. Матросы потребовали значительного улучшения снабжения продовольствием и решительных изменений условий жизни в казармах. На большевистские власти они перестали надеяться и требовали, чтобы это было поручено матросскому выборному комитету. Имея все основания бояться большевистской расправы, матросы настаивали, чтобы их немедленно вооружили. В числе требований было: замена добровольцев на флоте компетентными специалистами из них, освобождение из тюрем всех матросов, непонятно за что арестованных[127].
Так как петроградские власти кроме призывов к революционной дисциплине не дали никакого ответа, матросы стали сами добывать оружие и вооружили револьверами часть мобилизованных. Особое недовольство большевистской диктатурой выражали бывшие матросы Черноморского флота. Их лидером стал Я. Шашков, в прошлом черноморец, хороший оратор, чья популярность росла от митинга к митингу. Попытка Флеровского и его заместителя И. Фрунтова успокоить моряков ничего не дала. Им даже не дали говорить, заглушив речи свистом и криками протеста, а Фрунтова стащили с трибуны. На этом митинге были выбраны представители для поездки в Кронштадт. Они должны были уговорить кронштадтцев присоединиться к готовящемуся выступлению, но власти не допустили их в город. Вечером того же дня Шашков выдвинул ряд политических требований, в первую очередь восстановления власти свободных демократических Советов. В принятой резолюции говорилось: «Мы требуем немедленного разрыва позорного для революционного народа Брестского договора. Мы требуем отказа от уплаты миллиардных контрибуций… Мы, моряки, только что вернувшиеся от плуга и станка, не можем умолчать о том, как стонет всюду трудовой народ от произвола и насилия наемных чиновников-комиссаров. Мы на себе испытали разгон съездов рабочих и крестьянских Советов и аресты. ‹…› Мы требуем восстановления истинной власти Советов!»[128]