И пошла я с амурьеткой и крючком к Тоське. Стучу в дверь. Заведено у нас так – стучаться. Типа вежливые. Ну, когда спешим, не стучим. Да куда мне спешить-то щас? Я и подождать могу. Чуток. Куда ж Тоське деться? Мимо меня не проскачешь!..
А там – тишина-а-а...
А я говорю:
– Тось? Тось? Тоси-и-ик??? Ты та-а-ама-а?
А она говорит:
– Иди, Уошка, прочь! Про-о-очь!
И голос такой злой! Неадекват прямо!
Я ка-ак заплачу! Для вида, ясно. Ну, с Тоськой этот финт работает!
Она говорит:
– Э! Не реви там, дура! Ща открою! Тока оденусь чуть!
Вот, штука! Чё ей одеваться-то? День-деньской. Солнце над крышей где-то. А мы ж молодые – днем не спим!
Ну, должно, ноги брила и всякое там – потому и голая...
Пошорхшорхала она у себя еще. И открыла.
Я зашла. Никого больше нет. А сердце чует – типа есть кто-то. Хм...
А Тоська говорит:
– Ну и чё припёрла? Проблемы?
А я говорю:
– Не-е. Амурьетка! Гляди вот, вяжу! Для принца! Чтоб, значит, не разлюбил!
Она штучку мою так-сяк повертела и вздыхает:
– Ты, Уошь, это ему не суй! Его инфаркт тюкнет! Не станет принц таку хреньку носить!..
Ну, надулась я. Мышью типа. Поссорились мы по этой теме. Вдрызг! И я обратно к себе в комнатку ушла. Дверью – бац!
Решила, Леську еще для совета спрошу. Для верности. Мож, правда принцу нельзя амурьетки дарить?!
И вдруг слышу: мимо моей двери – шорох пополз!
Я подкралась, прислушалась. Тихо.
Я говорю через мою дверь в наш коридор:
– Это кто-о-о?
А он мне отвечает:
– Бараба-а-ашка я-я! Замри-и-и!
Ну, замерла я.
А барабашка дальше ушуршал. На выход, значит. И дверью в квартиру – скрип-скрип.
Не понравилось мне это. Барабашка ты аль нет, а нафига тебе ключи от чужого дома дали?!
Побежала обратно к Тоське.
Кричу:
– Тось, нефиг ты барабашке ключ-то запАсный дала?!
А она:
– Какому барабашке?
А я:
– Нашему! Тому, что по коридорчику щас прополз! Выл еще!
А она:
– А... Да, ладно, Уошь, не парься!.. Трудно ему через стену-то ходить. Пущай с ключами будет!
Вона! А я и не знала, что Тоська такая сочувственная!
А потом подумала чуток. И верно: всё одно через стену припрется, коли надо ему станет, чего ж его, дурня, мучить-то зазря!
А Тоська от себя вышла ко мне и говорит:
– Ты, Уошь, Жанке про барабашку пока не говори! Я сама, после! Окейчик?
А я:
– А то! Охота была Жанку пугать! Не скажу! И ты – молчи!
А она вздохнула, сама на халатинке поясок теребя, и шепчет:
– Ой, не знаю... Надеюсь, придется...
Вона! С ума съехала одноглазка моя! Хотя у ней на вид глазов пока два, да один, видать, уж не зрит нифига в корень темы!
Ну, мое дело – сторона. Жанка Тоське – родная мамка. Сама скажет, что барабашка девке – не друг. И ключи ему зря дали, хотя, да, жалко. Сквозь стену лезть – это вам не в хула-хуп выглядывать! Ну, чтоб для фото. Типа я – попугайчик!..
13
XIII.
И опять мне стыдно. Щас вот не пред Васькой.
Жанка меня застыдила. Тока она ни словечка не вякнула про то. Я сама знаю.
Потому как – я чё думала?
А вот чё: што мой Васька Жанке – помеха, потому как у меня жених – есть, а у ее дочек – нету! А оно вона, как по-другому вышло-то!..
Пришла, значит, моя Жанка вчера вечером домой – и ко мне в комнатку сразу!
А в руках – сумка. Красивая такая, яркая, хоть и бумажная совсем. Только скользкая – чтобы в дожде не таять, значит.
И под ручкой из веревочки – бантик прицеплен. А еще бабочки мягкие, из тряпочек.
Я говорю, в них пальчиком тыча:
– Жанка, эт чё?
А она:
– Это, Оленька, сервис! Супермаркетный! Недалеко тут открыли. Там – всё есть!
Удивилась я. И говорю:
– И щеночки живые есть как бы?
Она хихикнула:
– Кхи! Нету!
И говорит опять странно так:
– Там, Оленька, для тебя почти всё есть! А чего нет – мы с твоим папкой на днях докупим. На базар вещей смотаем, как только от папки бизняшка хоть чуть отстанет.
Я аж перепугалась. Не иначе, Жанка меня хитро извести собралась! Она ж меня Оленькой со школы не звала! А пришла – и второй раз: Оленька!
А сама смеется и вещички мне на столик вылаживает. Из сумки той красивенькой, значит.
Я гляжу: а там всякое! Помадка розовенькая, труселькИ беленькие в кружевце, лифчик шелковистенький – тоже снежком! И тени! Не те, которые за людьми ходют, а – на глаза. Чтоб, значит, серьезнее быть. Мне так Тоська объясняла.