– Спаси меня, Лиззи!
– Что ж я, дура? Спасать ту, которая Уильяма у меня отняла? Ты выйдешь замуж за него, а мне и дальше в девках сидеть? Э нет, твоя судьба на дне Биннори, – злобно прошипела Элизабет и не помогла сестре выбраться из ледяных объятий бурлящей реки.
Выловили тело принцессы несколькими милями ниже по течению, у водяных мельниц. Долго мельники дивились красоте утопленницы, уж больно хороша она была.
Как раз в то время по берегу брёл знаменитый арфист. Увидев прекрасную утопленницу, он незаметно от других срезал несколько прядей её золотых волос. Потом из этих волос он свил струны для своей арфы. Они издавали чудесные трели, но вот только ничего, кроме печали, в песнях арфиста теперь не звучало.
Много путешествовал музыкант со своей арфой по миру, и вот через несколько лет он опять попал в королевство на берегах шумной реки Биннори.
Стал он петь самому королю. И, как только он дотронулся до арфы, струны сами зазвенели, а из-под свода тронного зала полился голос, который когда-то принадлежал Маргарет:
Когда прозвучали последние слова, струны, сплетённые из волос Маргарет, со звоном лопнули.
Вода для брауни
Ещё не так давно в Девоншире от Бристольского залива до Ла-Манша в каждом доме жил брауни, а иногда и не один. Ты не знаешь, кто такие брауни? Ну, тогда я тебе расскажу: так величали маленьких человечков, которые за домом следят, пока людей нет; сейчас их называют домовыми. Но рассказать я хотел не столько про самих брауни, сколько про двух девочек, которые жили в небольшой деревушке графства Девоншир. Звали этих девочек Молли и Полли.
Девочки были красивыми и работящими. Днём они трудились на ферме, а по вечерам любили наряжаться и ходить на танцы. И если у других девочек не всегда получалось выкроить деньги на банты и украшения, то у Молли и Полли каждый раз находилась лишняя серебряная монетка, которая в лавке у торговца тут же превращалась в пёстрые ленты и блестящие банты. И никто не знал, откуда у этих двух девочек есть деньги на подобное баловство.
А была у них тайна: каждый вечер они, вернувшись с танцев, ставили на кухне невысокое ведёрко с водой – чтобы брауни, которые выбираются, когда людей нет, могли напиться. А брауни за доброту и заботу на дне ведра вместо выпитой воды всегда оставляли серебряную монетку. Вот за эти-то монетки девочки и покупали себе ленты да банты.
Однажды девочки вернулись с танцев такие уставшие, что забыли про воду для брауни. Но среди ночи Молли проснулась от странных шорохов, которые раздавались в кухне. Она заставила себя встать, хоть ей и очень хотелось остаться в тёплой кровати и снова погрузиться в сон. Молли отправилась на кухню и обнаружила, что ведёрко-то они и не поставили для брауни. Тогда она пошла к Полли и, растолкав её, сказала:
– Что же это мы с тобой не налили в ведро воды!
– Молли, отстань! Не видишь – я сплю, и мне дела нет ни до каких брауни! – сонно проговорила Полли.
Молли ничего не ответила подруге, лишь нахмурила брови и сама налила в ведро воду для брауни. Когда после этого Молли мирно заснула в своей кроватке, ей приснился странный сон. Будто бы она присутствовала на собрании всех девонширских брауни, на котором разбирался поступок Полли. Брауни разговаривали высокими голосами, больше похожими на писк, и самих говорящих не было видно, а только слышно.
– Вы представляете, достопочтимые брауни Девоншира, и это за всё то добро, которое мы незримо творим! За тепло и уют, которые мы поддерживаем в их студёных домах, нам не дают даже воды! – пищал один из голосов.
– Это нельзя оставить без внимания! – подхватил другой.
– Лишить её одного глаза! – неожиданно для Молли выкрикнул кто-то.
Из всего сказанного Молли поняла, что эти брауни обсуждают поступок Полли и её дальнейшую судьбу. Молли захотела высказаться в защиту подруги, поведать, что на самом деле Полли всегда была доброй и отзывчивой, просто сегодня она слишком много танцевала. Молли хотела рассказать о том, что именно Полли приучила её оставлять воду для брауни, и наказывать её было бы жестоко и неблагодарно с их стороны. Но, как только Молли попыталась вымолвить всё это, она поняла, что язык у неё не поворачивается и она может только слушать.
– Пусть её разобьёт ревматизм, – не унимался всё тот же голос, который сначала грозился лишить Полли глаза.