Не моргнув и глазом, он быстро убрал пылесос в сумку и спокойно шагнул за порог.
– У вас есть моя карточка, – сказал он, обернувшись. – Если вдруг передумаете, обращайтесь в любое время.
– Слушай, Коко, твое пристрастие к экспериментам не доведет тебя до добра, – выговаривал мне Тиан-Тиан.
– А что, собственно, произошло такого уж страшного? По крайней мере, он пропылесосил нам ковер, – вздохнула я и села к столу, не понимая, что именно имел в виду Тиан-Тиан под «моим пристрастием к экспериментам».
Снова раздался стук в дверь. Я резко распахнула ее и на этот раз увидела на пороге полную женщину – соседку из квартиры напротив. Она принесла целую пачку неоплаченных счетов за водоснабжение, электричество, газ и телефон, которыми был забит почтовый ящик, висевший внизу в подъезде. А еще было два письма. Я вспомнила, что мы уже целую вечность не вынимали почту из ящика, поблагодарила соседку, и та, добродушно хмыкнув, ушла к себе.
В этом районе города все жители отличались доброжелательностью, присущей коренным шанхайцам. Почти ни у кого здесь не было мало-мальски приличного дохода. Местные домохозяйки вели бережливое и размеренное существование. Из кухонных окошек свисали связки нанизанной на бечевку мелкой вяленой рыбы и сушеной репы. Время от времени в небо поднимался сизый дымок от угольных печек. Одетые в зеленую школьную форму и красные платки дети играли в войну, в нее почему-то любят играть все дети. А старики собирались группками в одном из тихих уголков небольшого парка и проводили время за игрой в «Призрак» (в этой карточной игре участвовало две команды по три человека). Легкий ветерок изредка теребил их белоснежные бородки.
Для большинства старых шанхайцев именно такой образ жизни был привычным, до боли напоминавшим прошлые времена. Для молодого поколения этот квартал был богом забытой, жалкой дырой, обителью безнадежности, которой неминуемо суждено было сгинуть с лица земли. Однако, пожив здесь немного, вы начинали ощущать и ценить простоту и внутреннюю энергетику этого места.
Одно из писем пришло из Испании.
– Это от твоей матери, – сказала я Тиан-Тиану, лежавшему на кровати, и бросила письмо ему.
Он вскрыл конверт и пробежал глазами несколько строк.
– Она выходит замуж… И она пишет о тебе. Охваченная любопытством, я подошла поближе.
– Можно прочесть?
Он утвердительно кивнул, и я запрыгнула на кровать. Тиан-Тиан обнял меня сзади за плечи, держа письмо обеими руками так, чтобы мне было видно.
«Сынок, как ты поживаешь? В последнем письме ты упомянул, что теперь живешь вместе с девушкой, правда, ты ничего не написал о том, как она выглядит. (К сожалению, ты всегда пишешь такие короткие письма.) Думаю, ты по-настоящему любишь ее. Я тебя понимаю. Ты нелегко сближаешься с людьми. Я очень рада за тебя. Наконец-то ты нашел себе пару.
Первого числа следующего месяца я выхожу замуж. За Хуана, конечно. Мы уже давно вместе, и я уверена, что буду с ним счастлива. Наш китайский ресторан по-прежнему процветает. В ближайшем будущем мы подумываем открыть свой ресторан в Шанхае. Будем готовить настоящие блюда испанской кухни. Жду не дождусь, когда снова увижу тебя. Никак не пойму, почему ты ни разу не приехал ко мне в Испанию – такое впечатление, что ты мне не доверяешь, словно нас разделяет злой рок. А время летит так быстро. Прошло уже десять лет, и теперь ты совсем взрослый. Но что бы там ни было, ты мой сын и я люблю тебя».
– Если все обстоит именно так, то ты скоро сможешь встретиться с матерью. За целых десять лет она ни разу не приехала в Шанхай навестить тебя, а ты не съездил в Испанию. Довольно странно, – опустив письмо, я взглянула на Тиан-Тиана, у которого был недовольный вид. – Даже не представляю, что будет, когда мать и сын, наконец, воссоединятся.
– Не хочу, чтобы она возвращалась в Шанхай, – сказал Тиан-Тиан, откинувшись назад и утопая в высокой, мягкой подушке. Он уставился в потолок. В той семейной истории, которую он мне когда-то поведал, слово «мать» обрело причудливый и таинственный смысл. Было ясно, что отношение к матери по-прежнему омрачала тень отцовской смерти.
– У матери были длинные-предлинные волосы, как у феи. А еще приятный голос и от нее всегда пахло духами, – рассказывал Тиан-Тиан, обращаясь к потолку. – У нее были мягкие, необычайно белые руки. Она умела вязать чудесные свитера… Такой она была десять лет тому назад. Потом она присылала мне свои фото, но я их выбрасывал.
– А как она выглядит сейчас? – Эта женщина в далекой Испании пробуждала мое любопытство.
– Той, что на фотографии, я совсем не знаю, – он в раздражении повернулся ко мне спиной. Он ничего не имел против того, чтобы поддерживать связь, иногда посылая ей письма или открытки, но и вообразить не мог, что однажды она предстанет перед ним во плоти. Это никуда не годилось. Если это произойдет, он будет беззащитен. Отношения между матерями и сыновьями редко бывают безоблачными, но мало у кого они сложились так, как у Тиан-Тиана и его матери. Между ними навеки выросла стена подозрительности. И ни материнская нежность, ни инстинкт, ни узы кровного родства не могли разрушить ее. В их душах любовь всегда боролась с ненавистью.
Другое письмо было от Марка и адресовано мне. В конверте лежали два приглашения и коротенькая записка. «На той вечеринке ты произвела на меня неизгладимое впечатление. Надеюсь на скорую встречу».
Я помахала приглашениями, показав их Тиан-Тиану.
– Пойдем на выставку живописи. Этот парень, немец Марк, сдержал обещание.
– Лично я никуда не собираюсь. Можешь сходить одна, – Тиан-Тиан закрыл глаза. Вид у него был несчастный.
– Да ладно, тебе же всегда нравились выставки! – сказала я недоверчиво. Это была сущая правда. Перекинув сумку с фотоаппаратом через плечо, он посещал практически все выставки без разбора – картин, фильмов, книг, скульптуры, мебели, каллиграфии, цветов, автомобилей, даже выставки промышленного оборудования, – сосредоточенно и умиротворенно разгуливая посреди всего этого чудовищного нагромождения фантастических предметов. Выставки притягивали его, как наркотик. Они служили ему окном в окружающий мир, через которое он мог втайне наблюдать за реальной жизнью. По мнению моего психоаналитика Дэвида У, закомплексованные замкнутые люди любят подглядывать.
– Не хочу я никуда идти, – с напором произнес Тиан-Тиан и, неожиданно пристально взглянув мне в глаза, добавил: – А этот немец всегда так любезен с чужими подружками?
– Ах, вот ты о чем! – выпалила я в ответ.
Такое случалось крайне редко. Когда в глазах Тиан-Тиана появлялось выражение подозрительности, они становились скользкими и холодными, как улитки. И мне было не по себе. Возможно, причина моей бурной реакции крылась в том, что необычайно чуткий Тиан-Тиан инстинктивно нащупал мою самую уязвимую точку и разбередил ноющую где-то в глубине души рану.
Тиан-Тиан оборвал разговор, встал и, не произнося больше ни слова, ушел к себе в комнату. Всем своим видом он словно обвинял меня: «Нечего делать из меня дурака! Ты всю ночь протанцевала с ним, прижавшись щекой к щеке. А потом он заявился сюда, к нам». Я тоже замолчала, утратив дар речи.
10 Поедем к тебе
Ничто так не улучшает женский голос, как хороший секс.
Леонтина Прайс [43]
Каждая женщина жаждет фашиста,
Чтоб в лицо сапогом, жестоко
С жестоким сердцем зверя…
Сильвия Плат [44]
Я пошла на выставку одна. В залах художественного музея Лю Хайсу [45] бурлило море голов, от которого в свете софитов поднималось облако человеческих испарений. Обоняние подсказывало, что среди посетителей были бедняки и богачи, больные и здоровые, художники и торгаши, китайцы и иностранцы.
Перед картиной под названием «Ю-образная трасформация» я увидела Марка, вернее копну его золотистых волос где-то в вышине надо мной.
[43]
[44]