Молчание тянулось, превращаясь во что-то тяжёлое и уродливое, как будто слова рождались и умирали невысказанными, потому что были слишком жестокими, слова, которые душа человеческая вынести не могла. На губах Херба, в том месте, где Анна зацепила его кольцом с бриллиантом, алела кровь. Он прикоснулся к губе и посмотрел на свой палец.
— Всё записывается, лапушка, даже это, — сказал он, повернулся к ней спиной и пошёл к бару.
На щеке Анны остался большой красный отпечаток ладони. Серые глаза её потемнели от ярости.
— Успокойся, милая, — произнёс Херб секундой позже. Для тебя нет никакой разницы, делать что-то или нет. Ты же знаешь, большую часть материала мы использовать не можем, но зато у редакторов есть теперь из чего выбирать. Я давно заметил, что самый интересный материал ты даёшь после окончания прямой трансляции. Как, например, покупка пистолета. Прекрасный материал, крошка. Ты не экранизировала ни капельки, и всё это пойдёт в эфир как чистое золото. — Он закончил смешивать свой коктейль, попробовал, потом махнул полстакана сразу. — Скольким женщинам приходится покупать оружие, чтобы защитить себя? Подумай о них о всех, ощущающих тяжесть этого пистолета, чувствующих то, что чувствовала ты, когда взяла его в руку, взглянула на него…
— Как давно вы начали записывать меня постоянно? спросила она.
Джон ощутил пробежавший по спине холодок, холодок возбуждения, смешанного с ожиданием. Он знал, что идёт сейчас через миниатюрный передатчик на запись: набирающая силу волна испытываемых Анной эмоций. Лишь часть их отражалась на её гладком лице, но бушующая внутренняя мука исправно записывалась аппаратурой. Её спокойный голос и застывшее тело лгали — только записанные на плёнку чувства не лгут.
Херб тоже это понимал. Он поставил свой стакан, подошёл к ней, опустился рядом с креслом на колени, взяв её руку в свою.
— Анна, пожалуйста, не сердись на меня. Мне отчаянно был нужен новый материал. Когда Джонни отладил наконец весь комплекс и появилась возможность записывать тебя непрерывно, мы просто не могли не попробовать, что получится. А если бы ты знала заранее, ничего бы не вышло. Так нельзя испытывать новую аппаратуру. И потом, ты всё-таки знала про новый передатчик…
— Как долго?
— Чуть меньше месяца.
— А Стюарт? Он один из твоих людей? Он тоже транслирует? Ты нанял его, чтобы… чтобы он любил меня? Да?
Херб кивнул. Она отдёрнула руку и отвернулась от него. Он встал и прошёл к окну.
— Ну какая тебе разница? — закричал он. — Если бы я познакомил вас на каком- нибудь приёме, ты бы об этом даже не думала. Какая тогда разница, если я сделал по-своему? Я знал, что вы понравитесь друг другу. Он умён, как и ты, любит всё то же самое. Он из такой же бедной семьи. Всё говорило о том, что вы поладите.
— О, да. Мы поладили, — сказала она, думая о чём-то своём, и потрогала пальцем кожу под волосами, где должны были остаться шрамы.
— Всё уже зажило, — сказал Джон, и она посмотрела на него так, словно забыла, что он ещё здесь.
— Я найду хирурга, — произнесла она, вставая. Пальцы её, сжимающие бокал, побелели. — Нейрохирурга…
— Это новый процесс, — медленно произнёс Джон. Извлекать передатчик опасно.
— Опасно? — Она смотрела на него не отрываясь.
Он кивнул.
— Тогда это сделаешь ты.
Джон вспомнил, как в самом начале работы развеивал её страх перед электродами и проводами. Страх ребёнка, который боится неизвестного и непознаваемого. Снова и снова он доказывал ей, что она может ему верить, что он не лжёт ей. И он не лгал ей тогда. Теперь в её глазах светилась та же самая вера, та же непоколебимая убеждённость. Она поверит ему. Она примет всё, что он скажет, не усомнившись. Херб сравнивал его с сосулькой, но он был не прав. Сосулька бы расплавилась в её огне. Скорее сталактит, приобретший свою форму благодаря векам цивилизации, формировавшийся слой за слоем, пока он не забыл, что такое гибкость, забыл, как выпускать наружу движения души, которые он чувствовал в твердеющей пустоте внутри. Анна пыталась ему помочь, хотя всё было тщетно, и она отвернулась от него, скрывая свою боль, но вера в человека, которого она любила, осталась. И теперь она ждала. Он может освободить её и снова потерять, теперь уже безвозвратно. Или он может удерживать её до тех пор, пока она жива.
В её прекрасных серых глазах отражались страх и доверие одновременно. Но он медленно покачал головой.
— Я не смогу, — сказал он. — Никто не сможет.
— Понятно, — пробормотала она, и её взгляд потемнел. Значит, я умру? И у тебя, Херб, получится великолепный сериал. — Она повернулась к Джону спиной. — Придётся, конечно, придумать какой-то сюжет, но для тебя это несложно. Несчастный случай, необходимость срочной операции на мозге, и всё, что я чувствую, пойдёт в эфир к маленьким несчастным ничтожествам, которым никогда не понадобится такая операция. Блестяще! — произнесла она с восторгом, но глаза её стали совсем чёрными. — Короче говоря, всё, что я делаю, начиная с сегодняшнего дня, пригодится в работе, так? И если я убью тебя, это будет просто новый большой материал для редакторов. Суд, тюрьма, всё очень драматично… Но, с другой стороны, если я убью себя…