— По-моему, я слышу дыхание природы, — поделилась она спустя минуту тишины. — У ее дыхания странное звучание.
Луми повернул к ней голову.
— Это не дыхание природы. Это зубы твои стучат. Хватит с тебя. Пошли греться.
Глава 5. Истины исключительных слабаков
Есть первый день, и я застряла в нем
Среди цветов увядших зимним днем,
Средь льдов слезливых летним утром,
Весной и осенью покрытых перламутром.
Где я? Смешалось все в цветастом блеске
И в океане боли утонуло в громком всплеске,
Пока я гордо шла под каплями дождя,
Единственным путем саму себя ведя.
Кто я? Все просто было до сих пор,
И под ноги направлен равнодушный взор,
Стремление одно, усилия все те же,
Но счастье ощущаю с каждым разом реже...
Впервые четкая направленность в действиях проявилась у Аркаши уже в раннем возрасте. Стремление к идеальности. Это стремление стало целью, которая помогла бы исполнить ее единственное заветное желание...
В тот день в детском саду было особенно суетно. Дети в первый раз в своей короткой, но счастливой жизни пытались рисовать жирафа. Весьма ответственное мероприятие.
Маленькая Аркаша отстраненно разглядывала картинку животного с удивительно длинной шеей, выданной для примера, и тихонько негодовала от того, что воспитательница Варюша рекомендовала начинать рисовать жирафа с тела, а затем уже приделывать шею с головой и остальные конечности. Аркаше же хотелось изобразить сначала голову и шею.
— Ух ты, красотища какая!
Насупленная Аркаша обернулась. Воспитательница Варюша, нагнувшись над столом Борьки-соплежуйки, восхищенно рассматривала его рисунок.
— Жираф как настоящий вышел! Умница. Теперь раскрась его, а вечером покажешь маме, чтобы гордилась. Она похвалит тебя за такую красоту. И любить тебя еще больше будет!
Аркаша навострила уши.
— Похвалит? — с расстановкой произнесла она.
Все еще улыбающаяся воспитательница Варюша повернулась к ней и кивнула.
— Конечно же, похвалит.
— Меня похвалит, — вмешался Борька-соплежуйка и гордо шмыгнул носом.
— Если нарисовать жирафа красиво, то за это тебя точно похвалят, — продолжала размышлять Аркаша. — А обнимут?
— Конечно. Это тоже своего рода похвала.
— И будут любить?
— Ну конечно.
— Точно?
— Конечно!
Аркаша, посерьезнев, кивнула и повернулась к своему все еще пустому листку. Ей необходимо было нарисовать красивого жирафа, чтобы потом показать рисунок тете Оле. И тогда тетя похвалила бы ее. И обняла. И полюбила бы.
Аркаша очень старалась и вечером, полная надежд, продемонстрировала жирафа тете Оле.
— Что за каля-маля? — буркнула Ольга Захарова, отпивая дешевое вино прямо из коробки.
— Жираф. — Аркаша предвкушала похвалу и объятие.
— С кем спарилась жирафиха, чтоб получился такой уродец? — поинтересовалась тетя Оля, нащупывая ногой тапок под кофейным столиком.
Девочка затруднилась с ответом, а потому просто снова указала на сам факт:
— Но это жираф.
Однако тетя Оля не спешила хвалить ее, и девочка никак не могла понять причину.
— Выкинь это убожество, а то оно ночью мне сниться будет.
Обещанной похвалы не последовало, и Аркаша, поразмыслив, пришла к выводу, что ее рисунок был ужасен. За ужасный рисунок тетя Оля не станет ее любить.
Девочка стала рисовать жирафа каждый день — снова и снова. Усердно копировала цвета его шерсти с картинки-примера, аккуратно выводила все контуры и показывала рисунки воспитательнице Варюше, чтобы оценить и ее реакцию. К удивлению Аркаши, та беспрестанно восхищалась талантом девочки, а вот тетю Олю жираф отчего-то по-прежнему не впечатлял.
«Должно быть лучше. Все должно быть лучше», — думала Аркаша, постепенно проецируя эту мысль на каждое свое действие. Ведь то, что не идеально, не может понравиться тете Оле. И она не полюбит свою бездарную племянницу.
Однажды холодным осенним вечером, когда пришедшая в детский сад за своей подопечной Ольга Захарова, сдерживая раздражение, наблюдала за тем, как, стоя у шкафчика, торопливо одевалась Аркаша, ее окликнула воспитательница Варюша.
— Не уделите мне пару минут?
Ольга Захарова мрачно взглянула на улыбающуюся женщину.
— Одну минуту.
Улыбка сползла с лица воспитательницы Варюши. Она была добродушным человеком, всем нравилась и всем старалась угодить, и поэтому грубые интонации, которые прозвучали в голосе высокой светловолосой женщины, каждый вечер самой последней из родителей приходящей за своим ребенком, стали для нее полной неожиданностью.