Крот подошёл к рельсам, запрокинул голову и усидел жёлтый огонёк. Порыв ветра растрепал его волосы. Он отошёл, прислонился к стене и долго смотрел, как грохочет сверху вниз брюхо поезда, длинного-длинного, вагонов не меньше, чем в десять. А потом остался только запах, усталый и с железистой примесью.
В соседнем тоннеле поворотов не было совсем. Через, наверное, час или два он наткнулся на остановившийся поезд. Теперь было видно, что состав похож скорее на железнодорожный, чем на те, что летят по сумрачным норм метро - тяжёлый, необтекаемый, с чёрными параллелепипедами вагонов, похожих на исполинские железные ящики. Их было три или четыре, ощутимо меньше чем в том, который он видел десять минут назад. Тягач шипел, выталкивая зыбкий белый пар.
Одна из дверей оказалась открыта. Крот заглянул, потом вскарабкался.
В тамбуре - пусто, только окно, где обычно выставляют номер вагона, загородила громоздкая стальная коробка, более всего напоминавшая тяжеленный стародавний пулемёт, давным-давно проржавевший и изошедший вонючим маслом. Скрипела засохшая грязь. Крот шагнул в проём и увидел, что в вагоне нет даже перегородок и повсюду сушатся простыни на верёвках, натянутых под самыми неожиданными углами. Вид у простыней был весьма мерзкий: все, как одна, сырые, вонючие и дырявые.
На угловом сидении "возле сортира", какие в билетных кассах продают в последнюю очередь, сидела девочка в заплесневелом тулупе и что-то ела ложкой из мешка. Крот узнал в ней бывшую одноклассницу и где-то на задворках ума слегка удивился, что она, похоже, так и не выросла. Фамилию её он не вспомнил, зато обнаружил, что ещё в школе она всегда сидела на угловой парте, той самой, что расположена под окнами.
- А стекаву всё так же ходит по ночам,- сообщила она. Ноги были в ботинках на кроличьем меху, причём носки терялись в темноте, и казалось, что с них смотрят крошечные кроличьи мордочки. Стало ясно, что осмысленного разговора не получится, поэтому Крот решил больше здесь не задерживаться. Путешествовать с поездом не хотелось - вспомнилось, что ещё на поверхности через его уши проскочила история про какой-то Подземный Поезд ZZZ, который возникает из тёмной арки только в строго определённое время и в строго определённом месте, чтобы прогрохотать мимо перепуганных людей по совершенно незаметным в обычные дни рельсам. Он даже как-то видел эти рельсы, очень противно блестели они в мокром асфальте и весьма-весьма Кроту не понравились. Поэтому дошёл до следующего тамбура, подёргал запертую и холодную дверь и опять прошёл через весь вагон, чтобы выйти там же, где вошёл. Вдалеке пел другой поезд, и стонали рельсы под топотом тяжёлых колёс.
...Теперь он шёл осторожней - если время здесь менялось с каждым шагом, то вполне могло оказаться, что она попадёт вдруг в самый эпицентр строительства, а то и взрыва, во внезапную огненную зарю прокладки безграничных тоннелей. Поэтому Крот был настолько весь во внимании, что даже как-то и прохлопал тот момент, когда оказался на станции.
Станция напоминала перевёрнутую каменную чашку. Вокруг громоздились серые кирпичи, сложенные в аккуратный полушаг и восемь жёлтых ламп горели через равные промежутки. На платформе не было даже скамеек и только облупленная жёлтая полоска отделяла её от рельс.
Самой главной здесь была женщина в мундире с незнакомыми значками на погонах. Стены её кабинета были обиты листами белого металла, а подчинённые обращались к ней уважительно: тётенька Людоед.
- Имейте в виду - идёт война,- она произнесла это таким тоном, словно знала, куда направлено это неумолимое движение,- Через нашу станцию за неделю - полторы тысячи человек, и это только половинная загрузка. Лишние проблемы и люди нам здесь не нужны. У вас какая часть?
- Признан непригодным.
- Значит, санитар. Дальше по коридору, вам всё нужное выдадут.
Значки и пометки на ткани он уже где-то видел. Потом пришлось подождать - прибыл поезд, груженный солдатами в незнакомой и всё-таки очень знакомой форме. С памятью здесь было ещё худе, чем на поверхности, он теперь даже не помнил, зачем пускался. Скорее всего, временная инверсия: вдруг на местных часах всё ещё по-прежнему эпоха, когда он ещё не родился? Пришлось хорошенько покопаться в голове, чтобы хотя бы не забыть, кого он здесь ищет. Земля и вправду оказалась толще, чем он думал, она глотала не только шум, но и все воспоминания о том, что снаружи.
Туда, наружу, вёл коридор с шаткими плитками на полу. Лестницы никакой, только дырка в потолке и крошечный комочек света на полу. В него и вступали, пропадая с лёгкой бесцветной вспышкой. Крот сделал шаг и тоже пропал, чтобы оказаться возле ямки - точь-в-точь такой же, как те, которые он некогда бетонировал. С трудом взгляд, словно крючок впившийся в чёрную дырку, он увидел синий тент летнего неба, серебристо-зелёную стену кукурузного поля и деревеньку с белыми домишками, походившими на покинутые муравейники. Далеко, на другой стороне поля, бежали четверо, вяло пригибаясь под ленивым буханьем артиллерии. И ещё до того внезапного и вообще-то неотвратимого момента, когда один из них зацепился ногой за дырку в земле и полетел кувырком, а на его стороне деревеньки из точь-в-точь такой же дырки появился целый танк с дулом и тупорылыми пулемётами, он уже опять приник к яме и полез обратно в сырую, жирную утробу, растягивая дыру ладонями и морщась, морщась от натуги. Сперва земля не пускала, проход казался вполне привычно-заурядной ямой, но потом поддался, разошёлся, открыл сырую непокорную внутренность, а уже после, когда облепил со всех сторон, попытался сперва вытолкнуть ("словно рождаешься наоборот"), а после перестал, поддался, и он прошмыгнул по щучьему лазу между светом и тенью и снова оказался на станции, среди бесконечных тоннелей и головокружительно поющих поездов.
Один из них как раз дымил на станции; из дверей спрыгивали солдаты в точь-в-точь такой же форме, какая была у него ещё на войне, до поездов и тоннелей. Пересмеиваясь, щурились на огоньки и обсуждали, разрешают ли здесь курить. Как можно незаметней проскользнул он мимо, забросил халат санитара в распахнутую дверь вагона и исчез в грохочущий тьме тоннеля, где время и мрак смешались в бескрайние непроходимые туманы.
С тех самых пор бродит он по тоннелям, а я копаю яму за ямой, чтобы он смог когда-нибудь из них выйти.