После этой, по мнению Мэйуида, утешительной речи, которая должна была избавить его от объяснений в дальнейшем, Мэйуид снова схватил детеныша и побежал, держа курс прямо на сидимов, ожидавших их как раз под маленьким выступом поблизости от входа в Лабиринт.
Сзади послышались предупреждающие крики преследователей, впереди сидимы сбились в кучу, готовые преградить дорогу двум кротам, державшим в зубах детенышей.
Потом Мэйуид как будто заколебался. Сликит догнала его и остановилась. Сидимы ослабили внимание. Быстро кивнув Сликит, Мэйуид рванулся прямо ко входу в Лабиринт, мимо сидимов, которые все еще не пришли в себя. Сликит успела проскочить за ним. Мэйуид свернул налево потом направо, опять налево и еще раз налево, потом опять направо, и вот уже крики преследователей замерли далеко позади:
— Они пропали! Они погибнут! Надо стеречь вход и выход, на случай, если, по милости Слова, они найдут дорогу!
Мэйуид продолжал идти, сворачивая то в одну, то в другую сторону, попадая в тупики, выискивая обходные пути. Сликит покорно следовала за ним. Наконец он замедлил ход, потом остановился и положил свою ношу на землю. Сликит сделала то же самое.
— Но мы действительно никогда отсюда не выйдем! — ужаснулась Сликит и с опаской посмотрела вверх, на недосягаемое небо.
— Мэйуид не раз слышал это о Лабиринте, госпожа, но Мэйуиду случалось приходить сюда и выбираться отсюда. Да, смиренному Мэйуиду доводилось выходить отсюда целым и невредимым.
— Но как? — удивилась Сликит.
— С большим трудом, госпожа. Мэйуида нелегко испугать, но ему бывало страшно, ему и сейчас страшно.
— Разве ты не знаешь, где мы находимся? — прошептала она встревоженно.
— Мэйуид с сожалением должен признаться, что не имеет ни малейшего понятия. Но не все потеряно. Не надо сходить с ума: в данный момент мы в безопасности. Сидимы послоняются около входа и примут наше отсутствие за доказательство смерти. А Мэйуид, в свою очередь, сочтет подобную уверенность за свидетельство негибкости их ума. Нельзя считать крота мертвым, если ты не видел его труп. — Мэйуид подошел поближе к Сликит: — О подруга по несчастью, поговорим теперь о приятном — о пище в Лабиринте. Черви? Не много, но есть. Слизняки? Достаточно. Пауки? Много. Мы не будем голодать, госпожа, поэтому останемся здесь. Ты позаботишься о детенышах, а я, смиренный, начну искать путь к южной части Лабиринта. И так мы дождемся дня, когда детеныши подрастут и смогут передвигаться сами. Когда все будут считать нас погибшими, мы ускользнем незамеченными и отправимся в Грассингтон, к старым друзьям и новым ходам.
— Но у меня не было детей. Мне никогда не приходилось ухаживать за кротятами.
— Ах да...— пробормотал Мэйуид, взглянув на беспомощные пищащие комочки. Однако он тут же принял самый победоносный вид, на какой был способен со своим невзрачным телом и потертым.рыльцем. — У меня для госпожи две новости: хорошая и плохая. Хорошая состоит в том, что госпожа больше не бездетна. А плохая — в том, что кротят двое. Мэйуид осмеливается предложить госпоже нажевать червей и положить их в ротики малышам; правда, Мэйуид предпочел бы не видеть такого кормления. Однако даже он может показать, как это делается.
Детеныши выжили, оказавшись на попечении двух весьма и весьма неопытных кротов, — видно, им была уготована долгая жизнь. Редко можно встретить родителей столь неуклюжих, нетерпеливых, вспыльчивых, а иногда и безразличных, как эти двое: Сликит и Мэйуид.
Однако кроме перечисленных они обладали еще одним качеством, которое компенсировало все остальные, — умением любить. Каждый из них дал себе обет заменить этим малышам родителей: Мэйуид — Триффана, а Сликит — Хенбейн. И они не опускали лап, как бы трудно ни было. Мэйуид и Сликит устали, стали раздражительными и нетерпеливыми, но первые критические недели они выдержали, детеныши выжили, и... они были под защитой и покровительством Камня.
Постепенно кротята научились ползать, потом держаться на лапках, смотреть, смеяться, даже пытались говорить... Сликит и Мэйуид впервые немного успокоились и вдруг поняли, что теперь, когда на них неожиданно свалились эти непонятные родительские обязанности, они узнали друг о друге гораздо больше, чем узнают другие за всю жизнь.
— Госпожа, — сказал однажды Мэйуид, — один из детенышей — он, а другой — она, и ни у того ни у другой нет имени!