Глава пятнадцатая
Той же ночью в Данктонском Лесу выпал глубокий снег. Мягко и неслышно ложился он на черные ветви деревьев и тяжело падал на землю. Вместе с чистым пушистым снегом Данктонский Лес покрыла особая тишина, ознаменовавшая возвращение Триффана.
Под прикрытием снега Триффан и Спиндл смогли отправиться к бывшей Линии Обороны Болотного Края, где когда-то скрывался Скинт со своим отрядом. Только Хей знал, куда они пошли. Ни кротам, ни другим обитателям леса не были известны эти ходы. Все там осталось таким же, каким было при Скинте.
Здесь Триффан мог на время укрыться от чужих глаз. Здесь они со Спиндлом положили начало времени, которое позже станет известно как Эра Великой Письменности, чего так давно жаждал весь кротовий мир. Один из них был летописцем, обученным самим Босвеллом, другой — грамотным кротом, не посвященным, но, несомненно, отмеченным Камнем. Спиндл писал о Комфри и Тайм, Старлинг и Бэйли, о Хоуме и бесстрашном Мэйуиде, чтобы кроты будущего знали, какими были кроты прошлого и как сложились их жизни.
Спиндл занимался составлением библиотеки, как он уже делал это раньше в Древней Системе, в Хэрроудауне и в других местах.
Суровый февраль принес в Данктонский Лес смерть и отчаяние. Триффан и Спиндл не видели этого, но Хей рассказывал им обо всем. Холод парализует волю к жизни, и многие кроты, хотя и казались еще крепкими, погибли. А новые не пришли.
К концу февраля, когда в системах обычно наступает оживление, кроты начинают брачные игры и думают о будущих детях, в ходах Данктона царила мертвая тишина. Казалось, в них навеки поселилась зима. Снег превратился в ледяную корку, испещренную следами лис и шершавую от клочьев коры, упавших со старых деревьев.
Если где-нибудь над кротовьим миром и светило солнце, оно редко проникало в Данктонский Лес и никогда не показывалось в Бэрроу-Вэйле, бывшем когда-то сердцем системы Ребекки и Брекена. Входы во все тоннели были завалены снегом, кроты сидели под землей и ждали весны. Надежды на потомство у них уже не было.
Изможденные кроты и кротихи соединялись друг с другом, издавая крики не наслаждения, а отчаяния. Они были больны, а значит, бесплодны. А землю покрывала ледяная корка, и ветер пробирал до костей.
Наступил конец февраля. Триффан и Спиндл продолжали свой труд, окруженные страданием и горем. Они как раз вписывали сейчас в свою летопись самые темные страницы: о Вене, о диких бесчинствах грайков, о Руне. Дни летописцев разнообразили лишь тайные приходы Хея. Правда, он приносил лишь печальные вести о системе, лишенной будущего, скованной морозом и льдом.
Однажды Хей пришел, как раз когда Триффан делал записи, и потому долго беседовал со Спиндлом наедине:
— ...Грайки все еще там, у коровьего тоннеля. Я разговаривал с кротихами, которые туда ходили. Искали себе пару. Но грайки не станут спариваться с данктонскими кротихами — боятся заразы. К тому же у них сейчас другое на уме. Они получили приказ с пристрастием проверять всех приходящих в Данктон — боятся Крота Камня. Думают, что он идет сюда! За последние недели почти никого не пропустили, во всяком случае мужского пола. Так что если он и объявится, то не здесь!
Хей вдруг прервал свой рассказ, заметив, что Спиндл выглядит совсем усталым и больным.
— Ты случайно не заболел? — обеспокоился Хей. — В этом году Данктон не самое лучшее место для зимовки!
Спиндл покачал головой:
— Времена всегда трудные. Я просто устал. Мне нужно передохнуть. А Триффан последнее время все молчит. Ему кажется, что он не справился со своей задачей, что он виноват перед кротами. Кроме того, он разлучен с теми, кого любит.
— Многие здесь были бы рады встретиться с Триффаном, — возразил Хей. — Кроты знают, что вы здесь, в системе, только, я думаю, не многие догадываются, где именно. Но мы уважаем ваше молчание и затворничество. Многие кроты гордятся уже тем, что вы именно здесь ведете свои записи и этим создаете какое-то будущее Данктону, обреченному стать системой больных стариков. Как знать, может быть, все же настанут лучшие времена и детские крики опять будут раздаваться там, где сейчас слышны лишь стоны умирающих.
Спиндлу было приятно услышать все это. Он предложил Хею взглянуть на готовые записи.
— Зачем? — даже испугался Хей. — Я ничего там не пойму.
Спиндл улыбнулся:
— Я ведь тоже когда-то не понимал. Но теперь, как и Триффан, я думаю, что всех кротов следует учить грамоте. Сначала жить, говорит Триффан, потом записывать. Жизнь учит нас познавать душу и тело, письмо — ум. Пойдем, я покажу тебе...