Мы нашли тоннель поменьше, который вскоре вывел нас на поверхность, и неожиданно обнаружили там сырую траву, влажную черную землю и какие-то кусты. Все было темное, мрачное, все загублено Веном. Чистой была только доносившаяся издалека песня птицы. Рассветные лучи осветили стены высоко над нами, но прошло много времени, пока солнце добралось до нас. Мы поняли, что заперты со всех сторон. Видели воробья, но больше из живых существ — никого. Поели вонючих червей и заснули.
Мы решили закончить здесь наше путешествие и вернуться тем же путем, что пришли. Когда двинулись обратно к тоннелю, Хит задержался. В траве он учуял ход, начал рыть и действительно нашел его. Кротовий ход! Старый, забитый корнями, почти непроходимый, но несомненно сделанный кротом. Мы двинулись вниз по этому ходу. Некоторое время он вел прямо, а потом мы попали в зал. Дальше путь преграждала какая-то стенка, дело рук двуногих. В другой стороне то же самое. Это была часть разрушенной системы. Хоть бы нам никогда не находить ее! Она разожгла любопытство Хита. Мы хотели спать на поверхности, но Хит настоял, чтобы до ночи мы еще немного прошли по тоннелю двуногих. Он надеялся найти еще какую-нибудь часть разрушенной системы или даже ходы, которые выведут нас. — Рован прервал свой рассказ и какое-то время молчал.
— Уважаемый рассказчик, Мэйуид с интересом и любопытством ждет твоей следующей фразы и думает, что упрямый Хит есть или был (ты этого не сказал, но Мэйуид опасается худшего) открывателем, исследователем, путешественником! Это мне, недостойному Мэйуиду, по сердцу. Так что, печальный рассказчик, продолжай!
— Хорошо, — согласился Рован, почесываясь. Его несколько удивила реплика Мэйуида. — Мы действительно обнаружили ходы, и они были расположены не намного глубже того места, где мы выбрались на поверхность. Много ходов, но все заброшенные, все перегорожены бетонными стенками двуногих. Ходы были отрезаны от всего мира.
— А свет там был? — спросил Триффан.
— Возле ходов был свет двуногих, а глубже не было никакого света, никакого шума... кроме звуков от наших когтей... Темно хоть глаз выколи, ни дуновения, ни шороха, ничего. Чувствовалось, что эти ходы очень древние. И между ними мы обнаружили зал с неровными стенами, но все же, если провести по ним когтем, как это сделал Хит, а потом и я сам, — слышался звук. Необыкновенный звук.
— Звук Устрашения,— пробормотал Спиндл, вспоминая процарапанные надписи у входа в Библиотеку, которыми он пытался напугать Триффана и Босвелла, когда те впервые пришли в Аффингтон.
— Это был очень далекий звук, глубокий и древний, как будто где-то пели кроты. Страшно не было. Песня звучала как требование или как призыв, не ответить на него я был не в состоянии.
— Ответить? — переспросил Триффан.
— Ну да, я сразу понял, это был призыв двигаться дальше. Хит заставлял его звучать снова и снова, и я решил, что он захочет последовать ему. Только так не получилось.
В конце концов кроты опять вышли в главный тоннель двуногих, где бежал поток воды, и там-то и разразилась трагедия. На них неожиданно напали крысы, и троица в замешательстве бросилась бежать, — похоже, все в разные стороны. С этого момента в Роване жили только ужас и смятение. Он почувствовал боль от укуса, и инстинктивно побежал обратно, и на бегу услышал крик крота, но кричал Хит или его сестра — этого он не понял. Крысы оставили Рована и кучей бросились на крик, а раненый Рован воспользовался моментом и удрал обратно к узкому бортику, где они отдыхали два дня назад и где впервые увидели крыс.
Он успел добежать до бортика, когда крысы вернулись и одна попыталась стащить его. Ровану удалось забраться повыше, и крысы не смогли до него дотянуться. Что с его товарищами — он не знал, но, когда крысы сгрудились в кучу рядом с ним, Рован заметил у нескольких кровь вокруг пасти и на когтях. Крысы царапали стенку, пытаясь добраться до Рована. Они были так близко, что он ощущал их зловонное дыхание. Рован ударил крысу когтем по глазу, другую укусил за лапу. Третья залезла на чью-то спину и едва не стащила Рована с бортика, но он сумел сжаться в комок, и его не достали.