«Пройти насквозь» — означало пока просто карабкаться наверх. Солнце вскоре стало припекать. Им видна была дорога, по которой они пришли, — странный ландшафт, почти полностью состоящий из травы и песчаника, ущелий и расселин, в которые крот мог бы протиснуться, только изранив лапы острыми обломками.
Именно в таком месте могла подстерегать смерть. Кротам попадались то заячьи черепа, то высохшее крыло грача, то скелет овцы, то умирающий еж с побледневшей мордочкой и вздымающимися в агонии боками.
Только Мэйуид казался довольным; он с любопытством заглядывал в каждую трещинку и ямку, часто оглядывался, все подмечал и умудрился шепнуть Триффану на ходу:
— Мой недоумевающий господин, ничтожный Мэйуид очень взволнован. Лапы его просто горят от чудесного предчувствия. Нужное бояться не самого Верна, а скорее этих кротов, его обитателей!
— Заткнись и шевели лапами, каналья! — рявкнул грайк, оттесняя Мэйуида.
Грайки с самого начала были грубой и трусливой стаей, а чем выше они поднимались, тем раздражительнее становились.
— Кто на связи? — спросил один из них, когда они добрались до покрытой дерном террасы, за которой высился еще один утес.
— Лейт из Арнклиффа,— ответил старший.
— Проклятье! — воскликнул один из грайков. — Только его мне сейчас не хватало.
— Молчи, придурок...
— Ладно, я лягу и затаюсь, когда этот...
— Ложись куда хочешь, крот. Слово все равно тебя найдет. Ложись где угодно и как угодно, Слово узнает правду!
Голос был холодный и ядовитый, и поначалу было трудно понять, откуда он доносится. Сзади? Спереди? Все застыли.
— Я здесь, идиоты!
Крот был прямо перед ними. Казалось, его голова выросла прямо из известняковой глыбы. Серый мех, горбатый нос, холодные серые глаза. Послышалось чирканье когтей по камням — и крот мгновенно оказался совсем рядом с ними.
— Лейт, — представился он Триффану.
— Триффан из Данктона.
— Свободны, — бросил Лейт грайкам.
— Но Лейт, господин, их трое и...
Лейт криво усмехнулся, он явно презирал своих подчиненных.
— Вряд ли они проделали столь долгий путь, чтобы теперь сбежать или причинить вред такому незначительному кроту, как я. Поэтому оставьте нас, вот только... — Все уже думали он забыл о том, что сказал один из грайков незадолго до его появления. — Ты!
— Я, господин?
— Да, ты. Подойди.
Крот, недавно поминавший Лейтона недобрым словом, подошел ближе. Это был крупный сильный крот, но сейчас он дрожал от страха. Триффан заметил, как подобрался Лейт. В его власти над остальными было что-то злое и порочное, и он явно хотел продемонстрировать эту власть.
— Итак, тебе «только меня и не хватало»? Кажется, так ты сказал?
— Я не...
— И мы знаем, почему ты это сказал, не так ли?
Изощренное издевательство сильного перед провинившимся слабым проступало в его словах. Грайк был совершенно серым от ужаса.
— Да,— ответил он, опустив голову.
— Выбирай: удар или исповедь? — спросил Лейт.
— Удар, — пробормотал грайк.
— Будь по-твоему,— сказал Лейт. Он бросил взгляд на трех путешественников, удостоверился, что они смотрят, затем ударил грайка в плечо. Это был на редкость сильный и красивый удар, причем такой быстрый, что, казалось, он завершился еще раньше, чем начался. Грайк с воплем закрутился на месте, кровь хлынула из раны на плече.
— Иди и живи в мире со Словом, крот. Ступайте все! — приказал Лейт.
Потом он повел Триффана и его друзей туда, откуда появился сам, и Триффан заметил, что с лапы Лейта капает кровь, оставляя следы на песчанике.
Триффан содрогнулся: немало времени пройдет, пока он и Спиндл снова увидят дневной свет.
Тоннели, в которых они оказались, и норы, куда эти ходы вели, были и остаются самыми необычайными во всем кротовьем мире. Хотя Триффан, Спиндл и Мэйуид не видели еще всего Верна, но и малой части было достаточно, чтобы сказать: здесь живут избранные. Как и в Вене, ходы были вырыты в ширину двух лап, но здесь не было скучной упорядоченности и грязи. Стены тоннелей устремлялись ввысь, крепкие, как мускулы. Они петляли и изгибались, и красота этих изящных форм поражала лесных кротов, привыкших к рыхлой почве, корням деревьев и низким сводам.
Впечатление от размеров и формы тоннелей усиливалось необычным освещением. В потолке было много отдушин, хотя трудно было понять, как они образовались, потому что ни один крот не способен забраться так высоко.