Рождался третий детеныш. Он оказался темнее и меньше, чем первые два, но это был нормальный, жизнеспособный кротенок.
Как только Хенбейн перестала кричать и корчиться и смогла наконец полюбоваться на своих детишек, Рун удалился. Прежде Сликит представить себе не могла такую радость и удивление в глазах Хенбейн. Она вылизывала и нежно покусывала детенышей, которых выносила и родила.
Они поскуливали, а Хенбейн им что-то нашептывала. Потом оглянулась на Сликит, свою единственную помощницу, и сказала, но не своим обычным властным тоном, а с удивлением подростка, который впервые вышел на прогулку один и вернулся, чтобы с восторгом рассказать об этом:
— Я родила их, Сликит!
Рун незаметно и тихо ушел за ожидавшими его сидимами.
Хенбейн, черпая последние силы в своей измученной душе, достойная в этот момент уважения всего мира, горячо и торопливо зашептала Сликит:
— Возьми их, Сликит, и сделай, как я тебе сказала, помоги им, спаси их...
Пока Сликит беспомощно оглядывалась вокруг, пытаясь сообразить, куда бежать, Хенбейн поняла, что Рун исчез, чтобы привести сидимов и забрать ее детей. Тогда она, с трудом волоча свое истерзанное тело, пошла за ним. Позади тянулся кровавый след. Новорожденные лежали на прежнем месте, будто принесенные в жертву Слову.
Но они не были принесены в жертву. Когда появились сидимы, Хенбейн встала в угрожающую стойку, готовая защитить своих детей от злобного крота, когда-то давшего жизнь ей самой.
— Спаси их! — крикнула она Сликит еще раз, и слова ее были подхвачены эхом. — Спаси их!
Все — и Сликит, и детеныши, и застывшие фигуры бывших Хозяев, — все ждали чего-то или кого-то... И этот кто-то был здесь.
Он пошевелился. Его мокрая блестящая спина, его рыльце, его длинные когти — все это двигалось!
Сликит смотрела на ожившую фигуру широко раскрытыми от ужаса глазами. Сидимы вопили от страха. Сликит чуть было не умерла от испуга, когда «мертвое» тело стало не только двигаться, но и открыло рот.
Мэйуид! Мэйуид, притворившийся одним из замурованных в камне бывших Хозяев! Изобретательный, неисчерпаемый на выдумки Мэйуид!
— О ошеломленная госпожа, здравствуй! Я, смиренный, появился из этой сырости, где прятался слишком долго, и теперь буду краток и перейду прямо к делу. Мы, злополучные, можем взять с собой лишь двух детенышей, поэтому решай!
— Я не знаю, я не могу... — пролепетала действительно ошеломленная Сликит.
Детеныши тем временем лезли друг на друга, бестолково тыкались один в другого своими маленькими рыльцами в поисках материнских сосков — крохотные комочки с пока еще не раскрывшимися глазками, розовыми подушечками лапок, мягкими коготками.
Сликит решилась.
— Этот и этот,— сказала она, взяла одного и указала на второго, что был поближе.
— Сюда, госпожа, — поторопил Мэйуид, указав на тень под лапами огромной фигуры, которая когда-то была Сцирпасом.
Когда Сликит побежала туда, схватив зубами за загривок одного из детенышей, Мэйуид посмотрел на второго, избранного ею. Этот был меньше и темнее, чем другие. Он не понравился Мэйуиду. Почему-то в этот миг ему представился бесконечный тоннель, не обещающий ничего хорошего, и интуиция Мэйуида, развитая сильнее, чем у любого другого крота, подсказала ему: не нужно брать этого малыша. Мэйуид лучше всех умел определять правильную дорогу. Вот и сейчас, в этот момент, он должен был выбрать наилучший путь для всего кротовьего мира!
— Да простится мне, ничтожному, если я ошибся! — проговорил Мэйуид и, оставив детеныша, выбранного Сликит, взял другого, посветлее.
Мэйуид быстро последовал за Сликит, догнал ее там, где начиналась тень, и повел в тоннель, пройдя который, они, если будет угодно Камню, выйдут к свету.
Хенбейн видела, что Сликит и Мэйуид унесли двух кротят, а если не видела, то почувствовала, потому что, испустив крик утраты, она нашла в себе силы задержать преследователей и убить на месте первого сидима, который осмелился приблизиться, а потом отшвырнуть второго. И тут наконец Хенбейн отомстила за позор своего рождения. Она всем телом навалилась на Руна. Никто не смог бы остановить ее тогда, сидимы стояли как вкопанные.
Они бесстрастно наблюдали, как Хенбейн, собрав последние силы, приволокла Руна на плато, где до сих пор лежал ее последний детеныш. Рун даже не сопротивлялся, когда она забросила его на плато, а следом забралась сама. Пока маленький черный кротенок поднимал слабенькую головку, она схватила когтями его деда и с силой ударила об одну из блестящих фигур, затем о другую и наконец добила, швырнув на самый большой нарост — на Сцирпаса.