— Вы, очевидно, намекаете на начальника управления кадров Сергея Ивановича Изотова? Если вы имели в виду его, то он тогда работал еще в ЦК КПСС. К нам, в ГРУ, он пришел намного позже. Это потом уже, после второй командировки в Нью-Йорк, я нашел к нему подход через американские подарки. С того времени и начал действовать какой-то скрытый механизм, делающий наши взаимоотношения легко осуществимыми и вполне объяснимыми. Впоследствии при каждом возвращении в Москву в отпуск или по окончании командировок я всегда привозил для него самый ценный подарок. Наиболее дорогим был серебряный сервиз из Индии. Принимал он подарки всегда охотно, руководствуясь принципом: не возьмешь ты, возьмет кто-нибудь другой. Эту его потребность в дорогих заморских подарках я, конечно, использовал в своих личных интересах…
— В каких именно?
— Прежде всего, в продвижении по службе и в получении генеральского звания…
Поляков еще много чего рассказал о своей карьере. Его память дополняла немало подробностей о кадровой политике и моральном климате в ГРУ, о самом Изотове, с помощью которого он, к большому удивлению следователя, ожидал назначения на должность начальника оперативного управления — второго или третьего — и таким образом собирался дослужиться до звания генерал-лейтенанта.
Лукаво улыбаясь этому бесхитростному желанию допрашиваемого, Духанин сделал последнюю запись, закурил и, подавая Полякову протокол допроса на подпись, объявил:
— Встретимся теперь через два дня. За это время вы должны вспомнить все о своих контактах с американскими дипломатами: что передавали им, где встречались с ними и какие задания получали от них…
На последующих допросах агент ЦРУ Поляков дал подробные и правдивые показания о своем сотрудничестве в Бирме с американскими разведчиками Джеймсом Флинтом и Алвином Капустой, работавшими «под крышей» посольства США в Рангуне. К тому времени между допрашиваемым и следователем установился хороший психологический контакт, который был основан на полном доверии друг другу. Генеральская гордость и амбиции бывшего военного разведчика Генштаба Вооруженных Сил СССР ушли из его души, исчезли и признаки капризного тщеславия. В часы ночных бдений генерал-шпион с трудом преодолевал происходивший в нем перелом иудина греха: уж очень не хотелось ему признавать, что за свое многолетнее предательство он не заслужил права на жизнь. Невзирая на это, он вел себя всегда достойно, не унижался, не лебезил перед следователем и ни о чем его не просил. За прошедшие одиннадцать месяцев почти каждодневных допросов и нахождения в следственном изоляторе следователь Духанин стал тем единственным человеком, которому доверялось все личное и советы которого были очень важны для него.
Понимая, что поставил на карту судьбу своей семьи, Поляков глубоко переживал не за себя, а за жену и сыновей1. Мучительно ожидая завершения бесконечно монотонного процесса следствия, он уже психологически устал от подневольной, почти целый год анафемской жизни, какой и врагу не пожелаешь. Выбитый из привычной жизненной колеи, он опирался теперь только на внутреннюю убежденность в правоте своей измены Родине и на силу своего властного и мстительного характера. Видя его полную опустошенность и страдания от любви к родным и близким, о которых Поляков иногда вспоминал в процессе допросов, следователь в душе сочувствовал ему и не раз предлагал встретиться с женой и сыновьями в Лефортовском изоляторе. Однако арестованный каждый раз отказывался от свидания:
— С какими глазами я появлюсь перед ними, что буду говорить им?! Я же разрушил не только свою жизнь, но и их судьбы. Нет, Александр Сергеевич, не надо пригвождать меня к позорному столбу перед ними!
И хотя Духанин в процессе многомесячного расследования узнал многое о Полякове, однако до конца разобраться во внутреннем мире генерала военной разведки было ему не легко. Даже те офицеры, которые знали Полякова долгие годы, не могли понять, что он за человек, а уж раскусить его за одиннадцать месяцев допросов было невозможно.
По истечении еще двух месяцев допроса Духанин почувствовал, что Поляков стал более откровенен. Но, несмотря на это, почти все его показания, особенно наиболее важные, тщательно исследовались и перепроверялись сотрудниками Третьего главка КГБ и оперативно-следственной группы. И делалось это не потому, что Духанин подозревал его во лжи или в манипулировании фактами. Все дело в том, что через двадцать пять лет Поляков мог, конечно, что-то и забыть или даже внести путаницу в давно прошедшие события. Кстати, это случалось иногда, несмотря на то что Поляков обладал феноменальной памятью. Поэтому и самому Духанину приходилось что-то уточнять, возвращаясь к ранее данным показаниям.