«Поэтому главное для меня, — размышлял Поляков, — выстроить доверительные отношения со следователем, убедить его в случайности выводов контрразведки… И ни в коем случае нельзя допустить возникновения между мною и следователем пропасти недоверия и подозрительности».
Но как только его ввели в кабинет на допрос, все представления и размышления о предстоящем, возможно, жестком и предвзятом ведении допроса у него исчезли. Из-за стола вышел одетый в светлый костюм и белую рубашку со светло-синим галстуком высокий, спортивного сложения, сравнительно молодой еще человек. На его дружелюбном лице играла мягкая приятная улыбка. Это свидетельствовало, как показалось Полякову, о том, что хозяин кабинета был приветливым, добрым человеком, что он был доволен этой встречей с ним или, по крайней мере, делал вид, что доволен.
Стоявший перед Духаниным подследственный вызвал у него противоречивое впечатление: черты лица казались мягкими, намекали на добродушие, но в звонком, отрывистом тембре голоса и остром, настороженном взгляде проницательных глаз чувствовалось пренебрежение и привычка командовать людьми.
— Присаживайтесь, пожалуйста, Дмитрий Федорович, — уважительно произнес следователь, указывая на стул. — Меня вы можете называть Александром Сергеевичем. — Затем он повернулся к конвойным и, расписавшись, как положено, на талоне о доставке арестованного, попросил оставить их одних.
Когда дверь за конвойными закрылась, Духанин вытащил из ящика стола распечатанную пачку сигарет, зажигалку и предложил Полякову закурить.
— Спасибо, но я не курю.
— И давно вы бросили?
— Собственно говоря, я никогда не курил.
Закурив, Духанин заметил:
— Это хорошо. Тем самым вы, Дмитрий Федорович, сохраните себе здоровье и продлите жизнь.
Сказанные следователем слова подкупали генерала своей простотой и обыденностью, отдавали даже внутренним теплом и, вопреки ожиданиям Полякова, никак не настраивали на возможное противостояние и понуждение к даче нужных показаний путем подавления воли арестованного. И потому он с волнением спросил:
— Да разве придется мне теперь пожить?
— Все будет зависеть только от вас, Дмитрий Федорович, — уважительно ответил Александр Сергеевич, продолжая демонстрировать удивительное для Полякова проявление спокойствия и такта.
Духанин всегда строил свою работу с подследственными в таком ключе. И не только он: таковы были требования, предъявляемые законом и руководством Комитета госбезопасности к своим сотрудникам. Со временем это стало фирменной маркой КГБ, хотя в памяти людей запечатлелись страшные воспоминания о репрессиях, и каждый переступавший порог Следственного управления внутренне содрогался и невольно подпадал под сохранявшийся в сознании людей психологический пресс. Иногда это даже упрощало и облегчало решение задачи по установлению истины. Поэтому Духанин начал вести допрос так, как будто это был не допрос, а полуофициальная беседа.
— Итак, Дмитрий Федорович, нам придется встречаться в этом кабинете не один раз, — продолжал тактично следователь. — Будем исходить из такого посыла: вы отвечаете на мои вопросы кратко, четко и честно. И если нам удастся с первых минут достигнуть взаимопонимания, то это будет выгодно нам обоим. Отказ же отвечать на какие-то вопросы я буду расценивать как то, что вы не хотите оказывать содействие следствию.
Духанин сделал небольшую паузу, давая генералу сориентироваться, затем, погасив сигарету, добавил:
— Допрос я буду строить только на основе того, что мы уже знаем о вас. Ваше конституционное право — отвечать или не отвечать, признавать или не признавать то, о чем я буду спрашивать. Если возникнут разногласия, будем вместе уточнять, в чем вы не согласны. Хочу сразу же предупредить о том, что каждый упоминаемый вами факт или событие будут перепроверяться через оперативные подразделения КГБ, в том числе с задействованием имеющейся у нас агентуры из числа сотрудников ЦРУ и ФБР…
Сообщение о наличии в органах КГБ агентов из ЦРУ и ФБР было воспринято Поляковым с заметным для следователя испугом.
— Так как?.. Вы согласны с этим?..
Поляков откинулся на спинку стула, задумался на несколько секунд, потом выпрямился, расправил плечи и, посмотрев в глаза следователя, отрывисто ответил:
— Да, согласен.
За этими двумя словами чувствовалась сила его нервного напряжения.
— А чтобы не появлялось неясностей и лишних вопросов у меня и у вас, вы должны говорить только правду.
Зацепившись за последнюю фразу «говорить только правду», генерал начал вдруг философствовать о правде и о том, что она значила в его жизни. Духанин не стал прерывать философские излияния экс-разведчика, так как они давали возможность лучше узнать его взгляды, мировоззрение, жизненную позицию и главное — проникнуть во внутренний мир подследственного. Но когда Поляков стал утверждать, что правда всегда одна-единственная, то следователь не удержался, чтобы не спросить: