Духанин еще на предварительной стадии провел беседу с Гульевым и уже тогда был в курсе собранных им фактов, на основании которых подозревался в предательстве полковник Поляков. Но было в анализе тех фактов что-то искусственно натянутое, подогнанное под подозрения в отношении Полякова. И в то же время прекрасно воспитанному, интеллигентному, с широким кругозором и энциклопедическими знаниями генералу Гульеву хотелось верить. Тем более что следствие готово было тогда воспользоваться любым, даже мало-мальски или самым незначительным фактом в интересах дела. Но не могло быть и речи об использовании непроверенных фактов. Духанин по опыту знал, чем это может обернуться, тем более по таким делам, как измена Родине в форме шпионажа, когда обвиняемому грозил расстрел.
Перед тем как вызвать Полякова на очередной допрос, Александр Сергеевич разложил по прозрачным папкам материалы допросов свидетелей и результаты проверки работы Полякова в США. Затем позвонил дежурному с просьбой привести к нему арестованного. Когда они остались вдвоем, следователь решил напомнить, на чем прервался позавчерашний допрос:
— Я просил вас два дня назад подготовить ответы на следующие вопросы: когда в ваше сознание вкралось намерение об установлении негласного контакта с американцами? Кто и где вас вербовал? Где проходили встречи и какого характера давались вам задания?
Поляков задумался, припоминая, как все начиналось и как потом развивалось.
— Соображение о тайном контакте с американцами пришло мне в голову за полгода до окончания командировки в США, — начал рассказывать генерал. — После посещения офиса руководителя американской миссии Военно-штабного комитета при ООН у меня в тот же день вечером состоялась конспиративная встреча на одной из темных улочек Нью-Йорка с сотрудником ФБР Джоном Мори. Но назвался он мне тогда Джоном Муром. В первое время фэбээровцы считали меня подставой КГБ. Это настолько сильно задевало мое самолюбие, что порой даже возникала мысль отказаться от сотрудничества с ними. Но я понимал, чем это может обернуться для меня. Видя, что американцы продолжают не доверять мне, я начал выдавать им на каждой встрече все, что знал на тот период времени. Информация исходила из меня каким-то неконтролируемым потоком. Два фэбээровца, которые в первые два месяца приходили в отель «Камерун» для встречи со мной в зарезервированный ими конспиративный номер, сидели всегда с включенным портативным магнитофоном и боялись даже прервать меня. Сначала я выдал им фамилии шести наших шифровальщиков, потом начал раскрывать ведомственную принадлежность сотрудников советской миссии при ООН, советского посольства и резидентур КГБ и ГРУ в Нью-Йорке и Вашингтоне. И в дальнейшем я сбывал жадным до всякой информации американцам различные секретные сведения. Где-то за месяц или полтора до моего отъезда на родину фэбээровцы, знавшие, что я занимался в ГРУ подготовкой нелегалов и организацией последующего вывода их в другие страны, в том числе и в США, усиленно пытались получить подробную информацию о наших нелегалах.
Поляков сделал паузу, потом продолжил признательный, жестокий по своей сути монолог:
— Короче говоря, я рассказал им многое о системе подготовки разведчиков-нелегалов в ГРУ. Потом выдал некоторых нелегалов, ранее выводившихся в США и, как правило, уже вернувшихся в СССР, — Жакоба, Гайда, Тропову, Шурову, Норда, Мэйси, Хильду и Агнессу. Назвал я им и тех сотрудников специальной резидентуры, которые содействовали Центру в поддержании с ними связи и руководстве их работой. Это полковник Сажин, майоры Фекленко и Зыков, подполковники Мошков, Федоров и капитан Семенов…
Благодушие допрашиваемого возмутило Духанина:
— Но зачем надо было предавать своих коллег?
— А чтобы американцы поверили в меня и не считали подставой.
Духанин несколько секунд выжидающе смотрел на него, потом, не выдержав, упрекнул:
— Да как же так, Дмитрий Федорович?! Вы же, наверно, знали о неписаном законе советской разведки: при возникновении опасности для агента — погибай сам, но убереги от беды его, сделай все возможное и невозможное, чтобы обезопасить и сохранить его. Это же как заповедь Гиппократа: «Не навреди!» Есть и другое золотое правило: если разведчик «в поле» попал под «колпак» противника, то он выводится из страны пребывания на родину. И делается это для того, чтобы продлить разведывательную жизнь сотрудника в других регионах мира. Неужели вы этого не знали?