Лицо генерала перекосилось. Уставившись на следователя мрачным взглядом, он раздумывал — стоит ли отвечать на сказанное. Потом, нервно забарабанив пальцами по рядом стоявшей тумбочке, он глубоко вздохнул, выпрямил спину и произнес:
— Да, я легко предавал всех, кого знал. Я вынужден был это делать!
Следователь молчал.
— Потому, что с первых дней вербовки фэбээровцы считали меня подставой КГБ, а я, чтобы переубедить их в этом и завоевать их доверие, вынужден был выдавать и шифровальщиков, и разведчиков-нелегалов, и агентов из числа иностранцев, не говоря уже о своих коллегах из ГРУ и КГБ. Больше всего удивляло меня то, что чем ценнее была моя информация, тем паче они склонялись к тому, что КГБ для закрепления внедрения меня к ним якобы подпитывало невероятно важными сведениями, которые невозможно было перепроверить. Когда же я был передан на связь в Бирме сотрудникам ЦРУ Флинту и Алвину Капусте, а в Дели — Уолтеру Вильямсу, Полу Диллону и Вольдемару Скотцко, о котором я потом расскажу вам, то я убедился, что микроб недоверия мне перешел из ФБР в ЦРУ. И потому опять мне пришлось доказывать им, что я не тот, за кого они принимали меня. Вот и посвящал я их в святая святых агентурно-разведывательной работы ГРУ. И хотя вы говорили раньше, что был шанс отказаться от сотрудничества с ними, но было уже поздно. Американцы размазали бы меня по стенке, а возможно, и пустили в расход. Поэтому я продолжал действовать по принципу: семь бед — один ответ. Признаюсь вам, я прекрасно понимал тогда, к чему приведет моя жизнь, что долго и безнаказанно она не может продолжаться.
— Да нет, Дмитрий Федорович, ваша жизнь продолжалась слишком долго, ровно четверть века. Никто еще из подобных вам изменников Родины не служил нашему главному противнику столько лет. — Духанин посмотрел на часы и сказал: — О вашей рваной жизни мы поговорим на следующем допросе, а на сегодня — все.
Вопрос о недоверии Полякову со стороны американских спецслужб действительно возникал всякий раз, когда происходила смена операторов из ЦРУ. Каждый из них пытался выяснить причины его перехода на их сторону. Поначалу эта, казалось бы, не очень существенная деталь оставалась без внимания и следователей оперативно-следственной группы КГБ. Они полагали, что Поляков тем самым набивает себе цену и пытается поколебать в глазах чекистов свои отношения с ЦРУ. Его операторы тоже толком не знали и не могли объяснить, почему их боссы подозревают его в двурушничестве. Они ссылались лишь на то, что их руководству была непонятна его преданность.
Так продолжалось вплоть до 1980 года, когда Поляков встретился с Вольдемаром Скотцко в Дели. Тогда он объяснил цэрэушнику, что основным мотивом принятого им решения об измене Родине послужило несходство политических взглядов с официально существовавшими в своей стране. Это объяснение было не очень понятным, тем не менее Скотцко воспринял его как вполне достаточное, полагая, что сомнения у спецслужб должны оставаться всегда.
На самом деле все обстояло несколько иначе: добровольное предложение своих услуг и переход на сторону американцев полковника ГРУ Д. Ф. Полякова (Нью-Йорк, 1961 г., Топхэт), майора ПГУ КГБ А. И. Кулака (Нью-Йорк, 1962 г., Федора), сотрудника ГРУ Н. Д. Чернова (Нью-Йорк, 1962 г., Ник Нэк), полковника ПГУ В. В. Лысова (Нью-Йорк, 1962 г.) было воспринято спецслужбами США далеко не одинаково. Так, ФБР во главе со своим шефом Эдгаром Гувером считало вербовку этих лиц большой удачей. Другое дело — ЦРУ, в котором управление контрразведки возглавлял одержимый страстью к выявлению и разоблачению агентов советской разведки Джеймс Энглтон. Он считал, что все перебежчики из СССР — это подставы КГБ, а потому они не должны пользоваться доверием. Не случайно ставший в те годы директором ЦРУ Уильям Колби расценивал маниакальную одержимость Энглтона как вредоносную, принесшую большой ущерб интересам разведывательного дела Америки. Поляков был передан из ФБР на связь только в Бирме, и потому ЦРУ изводило себя сомнениями в течении десяти лет, вплоть до ухода на пенсию
Джеймса Энглтона, сыгравшего демоническую роль в истории этой спецслужбы.
Между прочим, перебежчики бывают разные, для специальных служб противника особый интерес представляют те, кто служил в разведке той страны, которую покинули. Когда разведчик из враждебного Западу государства оказывается за границей и просит убежища, ему определенно уготован теплый прием, поскольку он приносит с собой большое количество информации — если не в виде документов, то хотя бы в собственной голове.