Тот ответил не сразу. Услышав сонный, глухой голос Мэнли, Нолан, не извиняясь перед ним за ранний звонок — не было еще и восьми утра, с раздражением предупредил его:
— Ты должен быть у меня сегодня между десятью и половиной одиннадцатого со всеми материалами, которые должен был вчера собрать в архиве.
Ответа не последовало.
— Ты меня понял?
— Да, мистер Нолан, — еле слышно ответил Мэнли заспанным, вялым голосом.
Этот тихий, вялый горивел начальника отдела в бешенство:
— Так у тебя есть что докладывать или нет?!
— Есть.
— Ну хорошо. Я жду тебя.
Ровно в десять Дэвид Мэнли вошел в кабинет шефа и, положив перед ним толстую папку с документами, направился к сидевшему за приставным столом мужчине лет пятидесяти. Это был известный в ФБР разработчик острых операций, направленных против Советского Союза Джон Мори[3]. Исполненный достоинства высокий, седовласый Мори поднялся из кресла, сделал шаг навстречу Мэнли и, крепко пожав ему руку, спросил:
— Ты ознакомился уже с материалами этой папки?
— Да.
— Прекрасно, — отозвался Мори, затем повернулся к читавшему сводки наружного наблюдения Нолану и громко, чтобы тот услышал, спросил: — А может, мы послушаем Дэвида, что интересного содержат принесенныеим сводки? Я говорю это к тому, чтобы мне не тратить потом время на ознакомление с ними.
Нолан, отложив в сторону папку, откашлялся и сказал:
— Я согласен с тобой, мистер Мори. Пожалуйста, Дэвид… Можешь сидя докладывать.
— Спасибо, мистер Нолан. Основываясь на досье, которое было заведено нами в маепятьдесят первого года, и на сводках наружного наблюдения тех лет, а также прошлого и нынешнего года, у меня нет сомнений, что полковник Поляков является советским разведчиком.
Джон Мори и Джеймс Нолан удивленно переглянулись.
— А теперь позвольте мне изложить свои доказательства, — продолжал Мэнли. — Я постараюсь быть очень кратким.
— Нет, давайте лучше поподробнее, — возразил начальник отдела.
— О’кей. Начну с первой его командировки в нашу страну: с мая пятьдесят первого по июль пятьдесят шестого года. В то время он являлся офицером для поручений при Представительстве СССР в Военно-штабном комитете ООН. Имел звание подполковника. Через два года его назначают начальником секретариата ВШК этого же Представительства. Кстати, неплохая для разведчика должность прикрытия. При выходах в город он профессионально выявлял нашу слежку, а в ряде случаев и уходил от нее. Так было, например, при посещении банка и переводе денег в одну из гостиниц Лос-Анджелеса.
— А установлено кому именно в Лос-Анджелесе переводились эти деньги? — спросил Мори. — Это, во-первых. Во-вторых.
— А во-вторых, — не дал ему договорить начальник отдела, — были ли при первой его командировке выявлены какие-либо контакты, представляющие для нас интерес?
— На оба ваших вопроса отвечаю отрицательно: нет.
На лице Джона Мори появилось изумленное выражение. Нолан в это время продолжал молча просматривать досье на Полякова. Когда он обнаружил что-то интересное в папке, то, вскинув голову, спросил:
— А как ты, Дэвид, можешь расценивать выступление мистера Полякова в октябре пятьдесят третьего года на совещании сотрудников советских учреждений в Нью-Йорке?
— Вы имеете в виду, — подхватил Мэнли, — высказанную им неправильную с позиций руководства СССР точку зрения в отношении постановки вопроса советской делегацией на восьмой сессии ООН?
— Да, я это имел в виду. Практически он выступил на том совещании с антисоветских позиций по вопросу разоружения пяти великих держав на одну треть всех вооруженных сил. Поляков заявил тогда, что вопрос о разоружении неоднократно ставился советской делегацией и ни разу не получал поддержки со стороны остальных членов ООН. И что снова ставить его в повестку дня не следовало бы, подчеркнув при этом, что этот вопрос потерял уже всякую остроту. Как ты думаешь, Дэвид, что должно было последовать в отношении Полякова после такого смелого, антиправительственного выступления?