— Вам не придется, Дмитрий Федорович, возвращаться в Индию.
— Как это так? — вспыхнул Поляков. — На каком основании?
— На основании заключения эскулапов.
— Вы можете дать мне ознакомиться с ним? Должен же я знать, что нашли у меня врачи и от чего мне надо лечиться?
Несколько секунд Изотов колебался, но, зная, что Поляков не отстанет от него, все же передал в его руки медицинское заключение.
Когда Поляков начал читать, Изотов стал пристально следить за выражением его лица: оно становилось то мрачным, то удивленным, то казалось вовсе сплющенным.
Бросив небрежно на стол начальника кадров прочитанный документ, Поляков [81] понял, что его загоняют в ловушку, не хотят отпускать за границу потому, чтобы легче было проверить его связь с американской разведкой на своей территории — в Москве. За рубежом же для решения такой задачи потребовалось бы гораздо больше оперативных сил и средств.
Чтобы убедиться в том, что медицинское заключение — липа, он решил пройти медкомиссию в другой поликлинике — по месту жительства. Видя, что Изотов не обращает на него никакого внимания, продолжая читать лежавшие перед ним документы, Поляков, чтобы отвлечь его от чтения, несколько раз громко кашлянул в кулак. Когда тот вскинул на него взгляд, Поляков, сохраняя невероятным усилием воли внешнюю невозмутимость, спросил:
— И что же мне делать теперь, Сергей Иванович?
— Надо пройти курс лечения, а там будет видно, — невозмутимо ответил начальник управления кадров.
На скулах Полякова заходили желваки:
— И чем же я буду после лечения заниматься?
— Скорее всего, тем же, чем и до командировки в Индию.
— Это значит, чем на оперативной работе будет поставлен большой крест?
— Возможно, и так, — с вежливой улыбкой ответил Изотов.
На лице Полякова мелькнул страх, губы его дрогнули, и, едва не сорвавшись на повышенный тон, он безрадостно произнес:
— А мне, Сергей Иванович, вы не раз говорили, что у меня складываются блестящие перспективы по служебной лестнице. И что у вас, в кадрах, есть тому документальные подтверждения. Я имею в виду, аттестации на меня, характеристики, представления на должность военного атташе и на присвоение мне генеральского звания. Мой профессионализм всегда ценился вами. Вы же знаете, что работа в «поле» — это моя стихия, это мое кровное, где я чувствовал себя на своем месте. А ВДА [82] — это совсем не мое…
Изотов скривился:
— Свои мысли, Дмитрий Федорович, держите при себе. Вы, очевидно, забыли, что через год вам исполнится уже шестьдесят. А в эти годы притупляется и бдительность, и память.
При этих словах у Полякова отвисла челюсть, он раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но Изотов опередил его:
— Вы только не обижайтесь, Дмитрий Федорович, всему свое время.
— Да как же тут не обижаться, Сергей Иванович? — вспылил Поляков. — Во-первых, вам, как кадровику, хорошо известно, что генерал-майор может служить до семидесяти лет. Во-вторых, настоящий разведчик должен всегда драться до последнего и всегда бороться за свои права.
— Ну-ну, — на губах у Изотова заиграла кривоватая усмешка. — Уж не думаете ли вы бороться с самим Ивашутиным? Если «да», то неужели вы еще не поняли, что все мы перед ним сущие карлики? Не надо вам тягаться с ним. Вчера, когда я докладывал ему заключение медицинской комиссии, у меня сложилось впечатление, что он намеревается после вашего лечения в госпитале отправить вас обратно в ВДА.
Несколько секунд Поляков молча смотрел оцепенелым взглядом на Изотова, потом сдавил обеими руками голову, тяжело застонал и, морщась словно от боли, вышел из-за стола.
— Что с вами, Дмитрий Федорович? — забеспокоился начальник управления кадров.
— Да так, что-то стало погано на душе, — произнес Поляков трагическим тоном и, не подавая руки Изотову, покинул кабинет.
«Чудной какой-то стал Поляков», — подумал Изотов.
Выйдя из «аквариума», Поляков дал себе слово больше не заходить в ГРУ во время отпуска, чтобы не мозолить никому глаза. «Пусть сами приглашают, когда понадоблюсь», — решил он.
Раздосадованный неудачным визитом к начальнику управления кадров, Поляков всю ночь не спал, лишь иногда забывался на несколько минут и вновь просыпался. Его постоянно одолевало тревожное предчувствие того, что он попал в поле зрения КГБ. «Если уж Комитет возьмет меня в разработку, то там, наверняка, докопаются до всех моих грехов, — к такому безжалостному для себя выводу пришел Поляков. — Да и о направлении меня на медкомиссию сами “грушники” не могли додуматься. Скорее всего, это все подсказки КГБ. Его монстры могли запросто распорядиться, чтобы дали заключение, на основании которого мне противопоказана работа в климатических условиях Индии. Но старого воробья вам на мякине не провести. Пока в отпуске, я обязательно проверю диагноз в своей арбатской поликлинике…»