И вот от одного липового дела к другому, от одной тюрьмы в другую, в течение более 10 лет я влачу свое бесцельное существование…
Кому это нужно, что мы сидим и мучаемся в тюрьме? Партии? ЦК? Я уверен, что нет…
Прошу извинить за то, что я Вас побеспокоил. Разрешите пожелать Вам всего наилучшего. Да здравствует наша ленинская партия! Да здравствует коммунизм! Прощайте!..»
Эйтингона освободили в 1964 году. Освободили, но не реабилитировали. Более того, он вскоре снова становится нежелательным свидетелем — на сей раз для Брежнева, которому никак не хотелось ворошить старое. Не по душе пришлась ему и петиция за подписью двадцати четырех ветеранов НКВД-КГБ, включая Абеля, Рыбкину и других легендарных разведчиков. Петиция, переданная во время празднования 20-й годовщины победы над гитлеровской Германией, призывала генсека пересмотреть дело Эйтингона и реабилитировать его, восстановить его доброе имя.
Давление на Старую площадь усилилось, когда бывший министр обороны Болгарии, служивший под началом Эйтингона в Китае в 20-х годах, обратился с аналогичной просьбой персонально к Суслову, но тот, придя в ярость, подтвердил свою прежнею позицию: «Эти дела решены Центральным Комитетом раз и навсегда. Это целиком наше внутреннее дело».
Последняя при жизни Леонида Эйтингона попытка добиться его реабилитации была предпринята в 1976 году Рамоном Меркадером и Долорес Ибаррури. С их предложением согласились председатель КГБ Андропов и шеф комитета партийного контроля Пельше. Вопрос был вынесен на заседание Политбюро. И опять «серый кардинал» Суслов встал на дыбы.
…Леонид Александрович Эйтингон скончался от язвы желудка в кремлевской клинике 3 мая 1981 года. И все же его реабилитировали. Посмертно, в 1991 году. А ко Дню победы, 9 мая 2000 года, его детям были возвращены два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Суворова, ордена Отечественной войны 1-й степени и Красной Звезды — все боевые награды выдающегося разведчика.
Жизнь и смерть Лейбы Фельдбина
В один из весенних дней 1936 года молодая сотрудница НКВД Галина Войтова застрелилась прямо перед зданием Лубянки. Случай по тем временам редкостный. Тем более, что это не был протест против того, чем занималось ее родное ведомство. Никакой политикой и идеологией здесь не пахло. Просто это был трагический финал ее любовного и, как ей казалось, счастливого романа с сослуживцем, который, как говорилось в его личном деле, был «выше среднего роста, атлетического сложения; нос слегка перебитый; лысеющая голова, волосы сильно поседевшие; носит короткие усы, тоже седые; очень решительные черты лица, манеры, походка и жестикуляция; отрывистая, резкая речь; серые пристальные глаза; прекрасно владеет английским языком, говорит с американским акцентом; хорошо говорит по-немецки; более или менее свободно объясняется на французском и испанском языках».
Ну как в такого не влюбиться?! И Галина влюбилась. Однако, когда пришло время коснуться вопроса «быть или не быть» их совместной жизни, она услышала в ответ: «Не быть!» Ее возлюбленный не пожелал разводиться, бросать жену и дочь, к тому же больную. И тогда Галина решила уйти из жизни.
В системе НКВД подобное квалифицировалось как ЧП — «чрезвычайное происшествие» — с непременным служебным расследованием и суровым, но справедливым наказанием виновного. Однако на этот раз все пошло другим путем. Не последовало ни служебного расследования, ни заслуженного наказания.
Причем виновник не просто избежал стандартного в этих случаях вердикта — уволить из рядов… Наоборот, его кандидатура была выдвинута руководством наркомата на должность главного резидента НКВД в Испании. После того, как это предложение было одобрено Наркоматом иностранных дел, тогдашний шеф НКВД Ягода лично представил его Сталину на окончательное утверждение. А 20 июля 1936 года Политбюро проштамповало это решение. И в августе главный резидент НКВД в Испании отправился из Москвы к месту своей новой службы.
Как он сам впоследствии объяснял, его направили в Мадрид по той причине, что из всех старших офицеров НКВД он один, как считалось, обладал необходимым опытом в партизанской войне, контрразведке и зарубежных операциях — всем тем, что требовалось для работы в объятой Гражданской войной Испании.
Премьер-министру Испании, а также военному министру и начальнику штаба республиканской армии он был представлен как атташе посольства СССР по политическим вопросам, в чьи служебные обязанности входила «подготовка и представление политических докладов». В действительности же ему были предоставлены неограниченные полномочия по руководству контрразведкой и внутренней безопасностью страны. По его собственному признанию, он стал «самым главным советским официальным лицом в Испании, хотя для внешнего мира главным русским официальным лицом считался советский посол».