— Они все здесь? В Тусоне?
— Да. Они следуют за мной. Вначале они зависят от моей крови, чтобы выжить. Я их отучаю, но трудно отойти от старых привычек.
— Ух ты. Я не знала, что здесь так много вампиров. — Тусон — большой город, но не настолько. Если он превратил бесчисленное множество вампиров, и они все здесь… Как много квадратных миль нужно каждому вампиру для охоты? Делят ли они территорию по расстоянию или по населению и потенциальным жертвам? В любом случае, удивительно, что человеческие новости не пронюхали о них. Загадочные исчезновения, окровавленные трупы…
— Ты не поняла, малышка. Осталось не так уж много моих потомков.
— Почему?
— Я же говорил тебе, они на меня нападают. Я не допускаю неподчинения. Предатели долго не живут.
— Ох, — слабо говорю я. — Конечно, нет.
Люциус продолжает играть с моими волосами, как будто мы говорим о погоде. Он берет прядь и проводит ею по моей щеке, бормоча: — Как ты думаешь, почему умер мой создатель?
Я не могу поверить, что лежу здесь, рядом с королем вампиров, и говорю о смерти и политике. — Полагаю, ты стал королем не по воле народа, — бормочу я.
Он усмехается и продолжает щекотать мне лицо волосами.
— Что случилось с Джорджианной? Она еще жива?
— Нет, — говорит Люциус и убирает руку. Я плотно сжимаю губы, сдерживая свои вопросы, и через несколько мгновений он снова гладит меня по лбу.
Я смотрю в потолок. Снаружи небо светлеет до насыщенного темно-синего цвета. В высоких окнах видно одну яркую звезду. Венеру. Утреннюю звезду. Скоро рассвет, и в любую секунду Люциус меня покинет.
Сейчас он, по-видимому, доволен тем, что лежит рядом и наблюдает за мной. Это нормально? Неужели я так очаровательна? Прошло две тысячи лет, и его создатель и возлюбленная погибли от его рук вместе с бесчисленными вампирами, которых он породил.
— Значит, за все прошедшие годы, так или иначе, все близкие тебе люди умерли?
Ответом мне послужило тяжелое молчание.
— Звучит одиноко, — говорю я в потолок.
— Питомец, — он вздыхает мне в ухо. — Ты даже не представляешь.
* * * * *
В течение следующих нескольких дней я словно во сне. Люциус, наверно, закрыл клуб «Яд» на целую неделю, потому что он снова и снова водил меня туда на обучение.
— Я хочу сломить тебя, питомец. Поставить тебя на колени…
Возможно, дело в том, что он рассказал мне о Джорджианне, или в том, как сильно я на нее похожа, но ловлю себя на том, что стремлюсь к одобрению Люциуса, как будто соревнуюсь с его первой покорной.
Я не ревную его к первой любви. Вовсе нет. Просто хочу соблазнить Люциуса, как он соблазняет меня.
Говорю себе, что веду себя умно, собираю информацию. Но не пыталась как-то ослабить его бдительность. Единственный раз, когда он теряет бдительность, это после сцены, и уж точно не могла вогнать в него кол во время последующего ухаживания. Он не ожидает этого, но я не в том положении, чтобы перехитрить его, пока не оправлюсь от экстаза.
Бывают периоды, когда Люциус оставляет меня, чтобы управлять своей империей, но он заранее занимается мной. Я сплю, пока его нет, а когда просыпаюсь, он со мной, готовый снова поиграть.
Однажды ночью, после головокружительного сеанса, я просыпаюсь от того, что он склонился надо мной.
— Что?.. — хриплю я, и он шикает на меня.
— Все в порядке, мой любимец. Это просто кошмар. — На моем лице, видимо, отразился вопрос, потому что он объясняет: — Ты кричала во сне.
— Я… — я сглатываю, чтобы промочить горло. — Я кричала?
— Держи. — Он протягивает мне стакан воды. Я часто просыпаюсь и нахожу воду и шоколад на прикроватном столике. Его способ заботы обо мне, если он не сможет находиться рядом, когда я просыпаюсь.
Я выпиваю и потираю лицо, стряхивая паутину сна с закоулков моего сознания. Мне снились кошмары с тех пор, как убили мою семью, но никто, даже моя приемная мать, никогда не входила в комнату, чтобы меня утешить. Я всегда была одна.
Кровать проседает, и он обнимает меня, его большое тело обвивается вокруг моего. Он такой большой, что я тону в его объятиях. Мои ноги доходят ему только до икр. Я поднимаю голову и снова смотрю на него. — Что ты делаешь?
— Разве я не могу провести ночь со своей сабой? — Он убирает волосы с моего обнаженного плеча и целует меня в шею. Обхватывает меня левой рукой за талию, когда я сжимаюсь в комок. Это безумие.
Король вампиров хочет обнимашек? На какой я планете?
— Засыпай, — шепчет он. — Больше никаких монстров под кроватью. Я здесь единственный монстр. — В его голосе слышится насмешка над самим собой. — И тебе не нужно меня бояться. Не сегодня.
Я закрываю глаза, стараясь игнорировать его присутствие. Это не работает. С головы до ног он соприкасается со мной, и даже если позже покинет мою постель, он будет первым, о ком я подумаю, когда встану. Последний, о ком я думаю, когда засыпаю.
Забыв о том, что его надо ненавидеть.
Глава 7
Селена
На следующий день я бегаю в облике волка, принюхиваясь к старой кроличьей тропе, как вдруг что-то привлекло мое внимание. Клочок бумаги, развевающийся на ветру. Я ловлю бумагу лапой. Мое тело напрягается. Копия старой фотографии. Хоть и выцветшая, но линии изображений четкие. Я съеживаюсь, мой волк скулит. Не могу удержаться и подхожу ближе к бумаге, хотя знаю, что на ней изображено. Я видела это тысячу раз. Ксавье повесил ее на стену спортзала, где меня учили драться. Я сражалась с противниками в масках, пока мои мышцы не начинали ныть, и когда я падала — а я всегда падала — смотрела на фотографию, стискивая зубы. Ночь за ночью терпела побои, глядя на фотографию резни. Я ковыляла в душ, смывала кровь с кожи и падала в постель, подавляя стон. Я лежала там, вся в синяках, а фотография запечатлелась в моей памяти.
Тела лежат в комнате, распростертые там, где они упали. Я помню комнату в старом особняке, переделанном в центр общины. Здание для встреч стаи, со старым бильярдным столом и выцветшим плакатом Анселя Адамса на стене. Вот один волк обнимает свою пару, словно защищая ее даже после смерти. Вот еще один повернут лицом к камере, глаза затуманенные, горло разорвано.
Вот что Люциус сделал с моей стаей. Я не знаю, почему он приговорил их к смерти. Ксавье сказал, что укушены были лишь немногие. Самых молодых, тех, кто больше всех сопротивлялся, Люциус забрал из дома и держал в своем личном логове, пил из них, пока те не умерли. У Ксавьера нет фотографий, только доклады свидетелей.
Ветерок теребит бумагу, и я ставлю лапу посередине. Ксавье оставил это здесь для меня. Он и его люди сейчас наблюдают за мной. Он знает, что я слаба. Знает, что мне нужно напоминание. Он не хочет, чтобы я забыла, почему Люциус должен умереть.
Старая боль разрывает мне сердце, отравляет кровь.
Я подталкиваю камень к фотографии, чтобы удержать ее, пока копаю яму. Надо похоронить доказательства того, что Ксавье был здесь.
Как только спрятала фотографию в яме у кактуса, вернулась в свою комнату, переоделась в обтягивающую кофточку и свободные шорты. Где-то в этом доме есть ключ к логову Люциуса. Вампиры умные, скрытные, быстрые, как змеи. Абсолютные хищники. Но днем они спят, как убитые. Я уже проникла в его дом и играла роль покорной, пока меня не оставили на свободе и без присмотра в течение дня. Если найду его место для сна, я могу заколоть его. Моя миссия может завершиться к закату.
Я выхожу из комнаты и начинаю поиски. Ищу камеры, скрытые панели, все, что может подсказать мне секретный вход в спрятанную или подземную комнату. Я брожу по хорошо обставленным комнатам, замечая причудливый деревянный стул. Хватаю его и отламываю ножку, а кухонным ножом вытачиваю кол.
Пока иду по коридору, камеры отслеживают мои передвижения. Через несколько минут мои поиски станут очевидны. Люциус поймет, что я задумала. Волчицу не утаишь в мешке, и мне придется объяснять свои действия и без того параноидальному королю. Если я не найду и не убью его, сегодня ночью моя жизнь оборвется.
Лучше я найду его логово.
Весь день я ищу, пока солнце садится, — естественные часы обратного отсчета. К тому времени, как дом наполняется густым золотистым светом надвигающихся сумерек, я уже забыла всякое благоразумие. Я мечусь по спальням, срывая драпировки и картины, проводя пальцами по каждой перемычке, перилам стула и кусочкам лепнины. Я стучу по стенам и снимаю книги с полок, пытаясь отыскать фальшивые панели.
— Ну же, ну же, — выдыхаю я, ощупывая полку и поглядывая одним глазом на окно. Мой волк безумствует, вырываясь наружу, стремясь защитить меня. Я участвую в гонке с заходящим солнцем и проигрываю.