— Неужели это была она? — сверлило в уме его.
И ему хотелось верить страстно, что это, действительно, она. Ведь с тех пор, с того ужасного вечера, он так и не был на Пушкинской, и даже не помнит, как следует, рокового дома.
Бабушка тоже умерла месяца три спустя.
Как знать! Может быть, Лена очнулась перед тем, как готовились опустить на нее гробовую крышу, и оттого, быть может, и были так веселы тогда мать и доктор?
Каждую минуту сознавал Зайцев нелепость своих предположений, но бессознательное чувство, помимо воли руководившее душой, отказывалось принять доводы рассудка.
И поручику казалось временами, что вот-вот, он сойдет сума.
Белая дверь в глубине зала приоткрылась и скрипнула. В полумраке показалась она.
— Лена! — крикнул Зайцев.
Сестра шагнула вперед.
— Кто зовет меня? — спросила она, растерянно озираясь.
Но Зайцев уже лежал без чувств.
Язычники XX века
Г. Полилов
ПЕРСТЕНЬ
Осенний ветер сметал пожелтевшие листья, заваливая ими всю аллею, полукругом подходящую к небольшой усадьбе.
Усадьба была покинута хозяевами. Помещик-поляк забрал все, что имелось поценнее и вместе с женой и детьми уехал в Варшаву. В доме остался только старый слуга, здесь родившийся, выросший, по-собачьи привязанный к своим хозяевам.
Недолго оставался дом пустым. И дня не прошло, как на безлюдный двор усадьбы прискакали немецкие уланы, осторожно высматривая, нет ли где казаков и, убедившись, что последние отсутствуют, сделались более развязными, стали проникать повсюду, заглядывать в кухни, в погреба, и через посредство нескольких своих товарищей, понимающих по-польски, принялись расспрашивать, где стоят русские войска, много ли их, где находится помещик и т. д.
На все их вопросы отвечал старый Ионтек незнанием, качал отрицательно поседевшей головой и только грустно глядел на панские покои, в которых так своевольно хозяйничали незваные гости.
— Не знаешь, старый черт; ну, так мы тебе вернем память! — злобно закричал немецкий вахмистр и изо всей силы ударил кулаком по лицу старика.
Пошатнулся верный слуга, кубарем свалился на пол, слабо застонал, пытаясь подняться.
Точно обрадовались остальные уланы этому удару и сами в свою очередь начали бить лежащего старика.
На дворе зашумели автомобильные колеса, кто-то подъехал к крыльцу, солдаты бросились врассыпную, хотел ускользнуть и толстый вахмистр, но незапертая дверь распахнулась и в переднюю, где происходило избиение, вошел престарелый прусский генерал высокого роста и остановился.
Вслед за ним в комнате появились еще четыре штабных офицера.
— Что такое туг происходит? — сурово спросил генерал.
Вахмистр по-своему объяснил происшедшее.
Генерал брезгливо посмотрел на пытавшегося подняться старика и прошел в комнату.
Вслед за ним потянулись и офицеры.
Усадьба была отведена под немецкий штаб дивизии. Немцы расположились здесь, как дома: играли даже на старинном Виртовском рояле, который издавал какой-то боязливый нежный звук, быстро разлетавшийся по старинным комнатам.
Генерал фон Брюген отвел себе хозяйский кабинет, где отлично поместился на дедовском широком диване, крытом зеленым мягким сафьяном. Старый Ионтек должен был ему лично прислуживать, а перед сном, когда генерал находился уже в постели, рассказывать о соседних поместьях.
Любил старый генерал также и выдержанное вино. Он строго-настрого заказал Ионтеку, чтобы тот берег хозяйский погреб и приносил вино только ему, а офицерам не давал.
Но что мог сделать старый Ионтек с нахальными пруссаками? Они давно уже навестили подвал и отлично пользовались его содержимым!..
— Панове, не должно брать вино, ваш же генерал запрещает, — старался убедить он офицеров в надежде, что после их ухода останется что-нибудь и для настоящих владельцев.
— Нам не приказ генерал, мы отлично знаем без него, что делать. А если ты посмеешь нам еще возражать, то посмотри вот, что мы с тобой сделаем! — вызывающе крикнул прыщеватый молодой лейтенант и, выхватив саблю, изрубил две масляные картины, висевшие в гостиной.
Остальные товарищи его захохотали.
Дивизионный генерал оказывался очень слабым, бездеятельным человеком. Никто из офицеров его не слушался и старый немец все время занимался только курением сигары, едою, истреблением хозяйского вина да разговорами с Ионтеком.
— Вот приедет сюда наш кайзер, он задаст всем этим русским свиньям феферу! — сказал он как-то старому слуге, когда тот закутывал ему ноги теплым одеялом.