— Честно, Роман, мне плевать на то, кто кого «заколдует» и кто в это поверит, — я должна найти убийцу Камиля Шарипова, человека, который сыплет угрозами в адрес участников передачи и, похоже, вынудил одну из них исчезнуть и спрятаться в попытке спасти себе жизнь! Вы не представляете, что этот маньяк сделал с несчастным Шари…
— Не хочу ничего слышать! — оборвал Леру Вагнер, затыкая уши.
— Хорошо-хорошо, я и не собиралась! — вытянула ладони вперед в защитном жесте Лера. — Я только хотела объяснить, с каким опасным типом мы имеем дело и как важно поскорее его сца… задержать то есть!
— Валерия, вы не знаете меры! — фыркнул Вагнер. — То вы подряжаете меня разыскивать вашего кота[7], а теперь вот уговариваете сниматься на телевидении!
— Минуточку! — возмутилась она. — Во-первых, кот был вовсе не мой, а во-вторых, за него я уже с вами рассчиталась, так ведь? Вы получили дело вашей матери?
— Да, но…
— Для шоу не хватает одного участника. Я думала о том, чтобы подослать к ним оперативника, но даже при содействии организаторов обычный человек не сумеет убедительно изобразить экстрасенса.
— А как насчет актера? Он сыграет и Дамблдора, если надо!
— К сожалению, у меня нет знакомых актеров, — вздохнула Лера. — Я могу лишь просить, требовать не имею права, ведь официально дело об убийстве Шарипова пока никак не связано с шоу.
— Валерия, дело не в том, что я не хочу помочь вам найти преступника, я просто… я не могу!
— Но почему? Вам совершенно нечего бояться, кто-то из наших все время будет на площадке, да и продюсеры…
— Дело не в том, что я боюсь.
— Тогда в чем же?
— Это очень трудно объяснить, поэтому даже не стану пытаться. Но вы и так знаете, что мне трудно находиться среди людей, а тем более — в такой толпе, да еще и на протяжении долгих часов съемок! Кроме того, я вовсе не горю желанием светиться на всю страну с экрана телевизора. Валерия, то, о чем вы просите, невозможно — и точка!
Они стояли на огромном балконе квартиры Вагнера, расположенной на шестом этаже элитного дома на Фонтанке. Отсюда открывался потрясающий вид на многие достопримечательности Питера: даже сейчас, когда тяжелые осенние тучи висели так низко, что, казалось, начнут задевать крыши домов, он был замечательным. Несмотря на то что вот-вот грозился хлынуть дождь, ставни были раздвинуты широко, и ничто не мешало обзору. Разговор зашел в тупик, и Лера понимала, что пора ретироваться несолоно хлебавши, но уходить не хотелось. И дело было не только в великолепном виде на Исаакиевский собор: с самого начала общения с Вагнером Лера замечала, что чувствует себя рядом с ним удивительно комфортно, как на берегу моря или в сосновом лесу. Ее нервы странным образом успокаивались, мысли переставали скакать как сумасшедшие и, проблемы, казавшиеся неразрешимыми, вдруг превращались в малозначительные. Тем не менее затягивать визит причин не было, и Лера попрощалась. Однако она не отказалась от своей идеи: еще оставался один выход, и она твердо была намерена им воспользоваться.
Лидия Петровна Линдт проживала в старой пятиэтажке на Лесном проспекте в так называемом Бабуринском жилмассиве, характерном для конца двадцатых — начала тридцатых годов прошлого века. Можно сказать, жилмассивы стали первыми в Ленинграде жилыми комплексами, построенными для рабочих. Конечно, по нынешним меркам в них было многовато минусов, главным из которых было отсутствие собственных ванн и кухонь. Вместо того чтобы готовить дома, жильцам предлагалось пользоваться столовыми или фабриками-кухнями, а мыться — в общественных банях. На Лесном сразу несколько жилмассивов. Это связано с тем, что Выборгская сторона и до революции была промышленной, а после нее, с началом индустриализации, здесь появилось еще больше предприятий. Заводы нуждались в рабочих, которым, само собой, требовалось жилье.
Бабуринский жилмассив состоит из восьми пятиэтажек, половина из которых отличается чуть более интересной, чем обычно, архитектурой — благодаря цилиндрическим выступам на фасадах. Один из домов — тот, в котором как раз и обитала домработница покойного Гагина, — главным фасадом выходил прямо на Лесной проспект.
— Я проработала у Дмитрия Сергеевича почти десять лет, но за все эти годы мало что узнала о роде его деятельности, — говорила Линдт, суетливо разливая чай по чашкам, которым, по прикидкам Шеина, было никак не меньше шестидесяти лет: Антон помнил, что такие же — красные, с большими белыми горохами — бережно хранила его бабушка.