Брут видел, что большинство этих людей не удивятся новостям Кассия. Выражение лиц многих сенаторов, их переглядывание и кивки друг другу однозначно указывали, что им известно о смерти Цезаря. Генерал презирал их всех, ненавидел за изнеженность и самодовольство. Он побывал в Египте, Испании, Галлии, он сражался за Республику, убивал за нее, пока они сидели здесь и говорили дни напролет, не зная ничего и не понимая людей, которые проливали за них кровь.
Гай Кассий направился к ростре. Когда-то она была изготовлена из носовой части боевого карфагенского корабля и символизировала мощь Рима, но потом сгорела во время пожара, как и практически все остальное в этом здании. Теперь ее заменила копия меньших размеров. Брут перевел взгляд на мужчину, который стоял за рострой, и замер. Ему внезапно стало ясно, что с того момента, как он вошел в зал заседаний, его пристально разглядывали.
Последний год консульства Марка Антония еще не закончился. До утренних событий он был лишь марионеткой Цезаря, но теперь все изменилось. С возвращением Республики бразды правления переходили в руки консула. В этом человеке чувствовался лидер, и Брут не мог не признать, что для этого Антоний, высокий, мускулистый мужчина с чертами лица и прямым носом коренного римлянина, обладал всем необходимым. Никто из Освободителей, готовя убийство, не знал, как он отреагирует на случившееся. Один из заговорщиков, Гай Требоний, получил задание отвлечь консула. Марк Брут увидел молодого сенатора сидящим неподалеку. Выглядел он столь довольным собой, что у генерала свело живот.
Марк Антоний смотрел на него поверх голов сидящих сенаторов, И Брут чувствовал: тот в курсе всего случившегося и потрясен. Консулу сообщили, или он услышал новость, когда об убийстве начали шептаться все вокруг. Цезарь убит. Тиран мертв. Они все знали, внезапно осознал Брут. И однако никто еще не объявил об этом во весь голос.
Кассий Лонгин встал у ростры. Марк Антоний возвышался над ним на целую голову. Кассий вскинул правую руку, коснулся дерева, как талисмана, и заговорил в наступившей тишине:
– В этот день, в мартовские иды, Рим освобожден от угнетателя. Пусть весть об этом разнесется по всему свету. Цезарь мертв, и Республика восстановлена. Пусть возрадуются духи наших отцов. Пусть возрадуется город. Цезарь мертв, и Рим свободен!
Эти слова вызвали громкие крики. Сенаторы с побагровевшими от напряжения лицами радостно орали и так топали ногами, что дрожали стены. Марк Антоний стоял, склонив голову, на шее у него вздулись жилы.
Внезапно Брут подумал о египетской правительнице, Клеопатре, находящейся теперь в красивом римском доме, где ее поселил Цезарь. Наверняка царица еще не знала о том, что случилось с отцом ее сына. Он представил себе, какую панику вызовет у нее эта весть. Не сомневался генерал и в том, что она тут же соберет драгоценности и покинет Рим с максимальной скоростью, которую только смогут развить хорошие лошади. Мысль эта впервые за все утро вызвала у него улыбку. В ближайшие месяцы предстояло возродить заново столь многое. Цезарь лежал на городе, как огромная глыба, придавливая все и вся. Теперь они распрямятся, станут сильнее и лучше, чем были прежде. Брут это чувствовал. Его время наконец-то пришло.
Сенат практически забыл о своей прежней роли. Марк Брут видел, как эти людишки вспоминали о находящейся в их руках власти. Еще вчера они были слугами, а этим утром, разразившись победными криками, вновь стали людьми. Исключительно благодаря ему. Брут склонил голову, занятый своими мыслями, но, услышав голос Антония, поднял взгляд. Предчувствие беды вернулось.
– Сенаторы, успокойтесь! – возвысил голос Марк Антоний. – Теперь, когда мы знаем о случившемся, нам уже сегодня надо сделать очень многое.