— Но что я должен ему сказать? — Брент был сбит с толку.
— Скажи Гордону, — простонал умирающий, борясь за еще несколько мгновений жизни. — Скажи: у Черных Тигров новый князь… они зовут его Абд аль-Хафид, но его настоящее имя Владимир Жакрович.
— И это все? — Дело принимало все более странный оборот.
— Гордон поймет и начнет действовать. Берегись Черных Тигров. Это тайное общество азиатских убийц. Поэтому будь начеку при каждом своем шаге. Аль-Борак все поймет. Он знает, где найти Жакровича… в Руб-аль-Харами… воровском притоне…
По телу Стоктона пробежала судорога; слабая искра жизни, которая едва теплилась в его израненном теле, погасла.
Брент выпрямился и в замешательстве посмотрел на умершего друга, поражаясь внутреннему беспокойству, которое заставляло Стоктона скитаться по окраинам мира, за скудную плату играя в кошки-мышки со смертью. Игра, в которой ставкой было не золото, а что-то другое, то, чего Брент не мог понять. Его сильные уверенные пальцы могли читать карты почти так же, как кто-нибудь читает книгу; но он не мог постигнуть душу таких людей, как Ричард Стоктон, которые рисковали своей жизнью в неизвестных краях, где банкометом была Смерть. Что в том, если этот человек побеждал? Как мог он измерить свой выигрыш? Кто выдаст деньги по его фишкам? Сам Брент не требовал слишком многого от жизни; он терял без сожаления, но в случае выигрыша был ростовщиком, требующим все сполна и не отказывающимся от жизненных благ. Мрачная и опасная игра Стоктона не прельщала Стюарта Брента; он всегда считал англичанина немного сумасшедшим.
Но какие бы ни были у Брента недостатки и достоинства, он имел свой свод правил, по которому жил, и готов был умереть, чтобы его выполнить. Основой этого кодекса была верность. Стоктон никогда не спасал ему жизнь, не отказывался от девушки, которую Брент любил, не выручал его из сомнительной ситуации. Они просто дружили, когда учились в университете много лет тому назад, и с тех пор встречались случайно и редко. Стоктон не претендовал ни на что, кроме старой дружбы. Но это были узы крепкие, как якорная цепь, и англичанин знал об этом, когда в отчаянии, предчувствуя свою гибель, полз к его двери. Брент дал ему обещание и собирался выполнить его во что бы то ни стало. Ему даже в голову не приходило, что может быть иначе. Стюарт Брент был блудным сыном из почтенного калифорнийского семейства, основатель которого в 1849 году пересек огромное пространство на фургоне, запряженном волами. Он всегда платил свои карточные долги и теперь обязан заплатить за своего умершего друга. Брент повернулся и посмотрел в окно, полускрытое шелковыми портьерами. Он жил здесь в роскоши. В последнее время ему удивительно везло. Завтра вечером в клубе, где он был завсегдатаем, планировалась большая игра в покер с богатым нефтяным королем из Оклахомы, готовым спустить все до последнего цента. А в Тиа-Хуана через несколько дней начнутся бега. Брент положил глаз на стройного гнедого мерина, который бежал, как пламя при пожаре в прериях.
Снаружи хмурился туман и каплями оседал на оконном стекле. Брент видел в тумане видения, — пророческие видения, в которых жизнь разительно отличалась от той яркой цивилизации, с которой он сталкивался в своих путешествиях по странам Востока, и совсем не была похожа на ту, что вели европейцы в азиатских городах: клубы с тенистыми верандами, бесшумно двигающиеся слуги, приносящие прохладительные напитки, томные прекрасные женщины, белые одежды и тропические шлемы.
Вздрогнув, он почувствовал дикий старый Восток; этот запах был навеян ему из тумана, вместе с запахом крови, запекшейся на ноже. Восток, не спокойный, теплый и сверкающий яркими красками, а холодный, мрачный, дикий, где нет мира, где над законом смеются и жизнь висит на кончике кинжала. Такой Восток знал Стоктон и тот таинственный американец, которого зовут Аль-Борак.
Мир Брента был здесь, мир, который он обещал оставить ради непонятной донкихотской миссии. Он ничего не знал о том другом опасном мире, но когда шагнул к двери, у него не было сомнений.
Ветер дул через покрытые снегом вершины. Пронзительный ветер, который пронизывал насквозь, несмотря на сияющее солнце.
Стюарт Брент, дрожа от холода, прищурился, глядя на этот нестерпимо яркий шар. У него не было плаща, а рубашка превратилась в лохмотья. Бесконечно долго он пытался вскрыть кандалы у себя на запястьях. Они звякнули, и человек, ехавший перед ним, выругался и, повернувшись, с размаху ударил его по лицу. Брент покачнулся в седле; кровь показалась у него на губах.
Седло натирало — стремена были слишком коротки для его длинных ног. Он ехал верхом по высокогорной тропе в середине растянувшейся цепочки из тридцати человек — оборванных людей на изможденных, с выпирающими ребрами, лошадях. Они ехали, сгорбившись на своих высоких седлах, и, склонив головы в тюрбанах, покачивались в такт стуку лошадиных копыт. Винтовки с длинными прикладами висели на седельных луках. С одной стороны от них поднималась высокая скала, с другой — зияло глубокое ущелье. Кожа на запястьях у Брента была содрана ржавыми железными кандалами; он весь был покрыт синяками и ссадинами; из носа временами текла струйка крови. Он ослабел от голода и испытывал головокружение от огромной высоты. Впереди неясно вырисовывался хребет горной грады, которая маячила перед ними, как крепостной вал, в течение многих дней пути.