- Значит, от деревьев ты лишнюю силу взял? Значит, ты сильнее нас, горожан? - жуя, спрашивал Якун.
- Ну, жизнь иных деревьев короче нашей, - уклонился от прямого ответа Род. - Ель и осина не дадут тебе силы, боярин, а ещё твою отберут себе на потребу.
- Однако ты больше с дубами да кедрами знался, а? - смеялся, тряся окороченной бородой, Якун, - А мы, горожане, больше по ельникам да осинникам охотимся с соколами на зайцев. Мы, стало быть, слабее. А дай-ка я пожму твою руку?
Он, ухмыляясь, сжал крупную кисть юноши. И ухмылка внезапно схлынула с его лица, высокий боярский лоб покрылся испариной.
- Отпусти, - Он потряс под столом рукой и совсем иным, уважительным взглядом окинул юного соседа, - Вижу, вполсилы ты со мной поздоровался. Однако силен не по летам! Обмануться можно. Лешего принял за человека, вот мой обман.
- Я не леший, - возразил Род.
- Ну не поставь во грех, повороти в смех, - доброй улыбкой оправдался боярин. - Скажи-ка мне, лесной житель, что ты сейчас ешь? - спросил он, меняя разговор.
Род, ожидая подвоха, показал на своё блюдо:
- Гуся.
- Рыбу, а не гуся, - захохотал Якун, - Только здесь, в Красных сёлах на Мосткве-реке, готовят таких гусей. Выбирают из рыбы все кости, бьют её в ступках, пока не станет как тесто, потом в изобилии начиняют луком и шафраном, кладут в деревянные формы в виде барашков и гусей, жарят в постном масле на очень глубоких, вроде колодцев, противнях, чтобы прожарить насквозь, и подают. Кто не знает, примет за гусятину или баранину. Я тоже принимал поначалу, пока секрет не узнал.
Род с удивлением положил в рот кусок и ощутил отдалённый вкус рыбы.
- А что же ты, богатырь мой, не пьёшь, а закусываешь? - спохватился Якун, - Пиршественная чара пустовать не должна. Дай-ка налью тебе медку. Какой более уважаешь? Малиновый, черемховый, яблочный?
- Благодарствую, боярин, - отодвинул Род свою чарку. - Хмельных медов отродясь не пивал. Вот в тесном кругу попробую, тогда и на пиру осмелею.
- Меду не хочешь, инда испей вина, - не унимался Якун. - Чем наполнить твой кубок? Ренским аль романеей? Заморские нашим не чета: у нас - на хмелю, винограда нет. Хоть сказано: «Не упивайся вином, в нем же несть спасения», - однако познакомимся с тобой кубками. Как тебя звать-величать?
- Родислав Гюрятич.
- А порекло?
- Пётр.
- Ну, Пётр-Родислав, за твою силу. Чтоб достало её честно жизнь прожить.
Музыка стихла. Говор заполнил сени. Перекрывая его, князь Гюргий повелел:
- Пришла пора речей. Аршин сукна швецам и кувшин вина певцам!
Кучка одарил музыкантов, виночерпий обнёс их напитками, и гудцы, откланявшись, удалились.
- За нашего государя и моего дорогого гостя! - поднял свой кубок боярин Кучка и влепоту произнёс здравицу в честь Гюргия, сидящего по другую руку боярыни.
- Гляди-ка, - басил Роду на ухо Короб Якун, пока говорил хозяин дома. - Ендова-то в руках Степана Иваныча серебряная, с носиком, по венцу золочены травы резаны, весом полсемигривенки… Богат Кучка, местный властелин. И вмале, и ввелике богат! Да власть его клонится к закату. Даже самому долгому дню приходит конец. Так природой устроено.
Охмелел Якун Короб, заметно охмелел. Да и все охмелели.
- Помнишь, Громила, семилетье тому назад отличились мы под Рязанью? - через стол кричал Гюргий своему дружиннику.
- Это когда печенежский богатырь Темирхозя от нас побежал да на бегу был убит? - тихо спросил молчаливый Громила.
- Должно быть, опять ходили за зипунами? - ядовито вставил Кучка, намекая на зряшный поход.
- Доколе ты будешь ноздри мне щекотать, Степан? - вспылил князь. - Я долготерп. Но ты моё долготерпение не испытывай.
- Пока меня не сожгут, из твоей воли не выйду, - сразу осёкся Кучка.
- Тебя не сожгут, - пообещал князь, - По-христиански похоронят, а не по-вятски.
- Вятичи тоже христиане теперь, - робко возразил Кучка.
- Что это ты затеял строить на Боровицком холме, отец? - громко через стол перебил нехороший разговор Андрей.
- Детей наплоди сперва, - не мог угомониться Гюргий, сверля малыми глазками Кучку, - У меня одиннадцать сыновей и две дочки, а у тебя по одному каждого полу.
- Стал усыновлять чужих, - вставила Амелфа.
Подали плечо баранье жареное с подбелом. Это отвлекло.
- Что я надумал строить? - переспросил коснеющим языком Гюргий, оборотясь к Андрею. - Я много чего построил на Боровицком холме. На месте языческого капища - церковь Иоанна Предтечи, неподалёку - церковь Спаса на Бору. Дворец не хуже, чем в Кидекше на Нерли под Суздалем. Из Суздаля дорога в Киев через Козельск далека, а через Красные села намного ближе. Потому быть здесь большому городу. Вот десять лет назад в устье Нерли на Волге построил я город Скнятин. И тут построю. Будет город Москов - по имени реки. И все Красные села в него войдут.
- И моё Кучково? - мрачно спросил Кучка.
- И твоё Кучково. И Старое городище, и Заяузское… И потекут сюда товары со всех стран света.
- К нашей пристани у Николы Мокрого давно уж самые редкостные товары текут, - сказал Кучка. - Прошлую пятницу я для своей боярыни у восточных гостей[79] гурмыцкий жемчуг купил.
- Что за гурмыцкий жемчуг? - взглянул на Амелфу Гюргий.
- Пойдём, государь, покажу. Знатное огорлие[80], - встала боярыня. - В тёплых южных морях за этаким жемчугом ныряют на дно.
- Нырнём на дно, - тонко посмеиваясь, удалился с ней князь.
Пирующие поначалу этого не заметили. Лишь Короб Якун, опорожняя очередную чару, пробубнил:
- Корова не гостья, на повети сено видит.
Андрей был поглощён созерцанием Улиты и наконец обратился к Роду:
- Ослепительная у тебя сестра.
- Она мне не сестра, - сказал Род.
Владимирский князь за общим гомоном не расслышал его слов и сожалеюще затряс головой.
- Э, не был бы я женат!..
Время шло. Вот поднял чашу дружинник Громила, намереваясь провозгласить здравицу своему государю, и увидел, что места Гюргия и Амелфы пусты. Вот резко встала Улита и покинула стол. После её ухода Андрей обратил внимание на все окружающее, и неприятные мысли омрачили его. Ещё более сузив свои узкие глаза, низкорослый широкоплечий кубовастик вышел из-за стола.
- Куда же ты, князь? - спросил Короб Якун.
- Я этого не люблю, - метнул взгляд Андрей на пустующие места Гюргия и Амелфы. И хмуро покинул пиршество.
Кучка, оставленный своими застольными соседями, выглядел одиноким зубом в стариковском рту. Поначалу он пытался изображать радушного хозяина, но постепенно умолк и совсем потемнел лицом.
Ещё много времени спустя вошла раскрасневшаяся Амелфа и заняла своё место на разрушенном пиру.
Громила подошёл к Яку ну Коробу:
- Пора и нам, дружище, восвояси. Государь уже отбыл.
В хоромах началось беспорядочное движение. Гости разъезжались. Никому не хотелось становиться свидетелем семейной распри, что вот-вот готова была разразиться за столом. Род незаметно покинул сени, намереваясь спуститься в свою одрину. При выходе его ожёг быстрый шёпот:
- Ступай за мной.
Пропустив вперёд девушку-чернавку, он поспешил следом, поняв, что это Лиляна. Она подвела к дубовой двери и легонько втолкнула юношу в тесную боковушку, сама оставшись снаружи.
Род очутился вдвоём с Улитой.
- Я пожелала видеть тебя. Мне так тяжело! - Боярышня отошла к темной оконнице, нервно стискивая руки.
Род понимал её состояние и не знал, чем утешить.
- Теперь ты сам видишь причину моего бегства, - молвила она.
- Прежде не случалось такого, я думаю, - откликнулся Род.