Атаман показал блюднику в сторону Рода и громко провозгласил:
- Испей, Найден, от нашей искренней дружбы в знак твоего приёма в братскую семью. Далее чаша пойдёт по кругу.
Когда вино поставили перед ним, Род поднялся и произнёс с поклоном:
- Благодарствую. Я по своим летам к виноядию ещё не готов.
Тишина стала страшной, потом взорвалась общим возмущением. Бродники размахивали руками, в новика летели то угрозы, то уговоры. Фёдор Дурной внушительно подавал ему знаки. Якуша Медведчиков, ставши рядом, пискляво требовал:
- Пей! Не кобенься! Обидишь малую дружину и атамана - не жди прощения.
Род, не двигаясь, молчал как заворожённый.
- Я тебя научу по-нашенски пить, - предложил Якуша, - Вот берёшь золотой сосуд, подносишь ко рту…
- Не пей, - истиха предупредил выученик Букала. - Чую здесь беду.
- Да окстись, - не поверил богатырь. - Вот я тебе покажу сейчас… Вот! - и он отпил несколько больших глотков.
Невзор стукнул кулачишкой по столу и вскочил. Глазки его метали громы и молнии в сторону новоиспечённого бродника.
- Якушка, передай ему чашу! Пирники[142], заставьте этого харапугу[143] выпить! Иначе мне такой оглядень[144] не нужен…
Валаам Веоров вскинул белые брови, а глаза его ещё глубже ушли в глазницы.
Богатырь поставил чашу на стол и стал меняться в лице: голые верхушки щёк покраснели и задрожали, усы и борода взъерепенились, заросшие очи вылезли из орбит, как два зверя из чащи.
- Коришь новика, атаман? А себя не коришь? - огласил он хоромину звонким тенором - куда вся писклявость делась? - Чаша братства у нас или чаша рабства? Какую ты жизнь в Азгут-городке устроил нам, лисья мать? Не в избах, в хлевах живём, как скоты! Все бабы наши в Затинной слободе одиночествуют. Лишь твоя чага ежедень и еженощь греет тебе змеевину, всем нам на зависть. Это что, братство?
Якуша не замечал, как Дурной изо всех сил дёргает его за рубаху и шипит за спиной:
- Без ума в пиру не мудри! Без ума в пиру не мудри!
Заметил это сам атаман и велел:
- Оставь его, Фёдор. Пусть все доскажет.
- Добычи с нас девять десятин требуешь. Одну лишь нам оставляешь, на печке сидючи. А где все это богатство? В тайных мошнах у новгородских гостей! Мы тут посконную кашу жрём, а там, на Софийской стороне, на левом берегу Волхова, тебе островерхие хоромы строят да боярскую шапку шьют. Вестоноши[145] о том разносят не где-нибудь, в самом Суздале!
Невзор тем временем склонился в сторону лжеволхва. Переговорили, и Валаам кивнул. Атаман подал знак своим отрокам. Жядько и Клочко, кликнув подмогу, подступили к Якуше сзади, приняли его за руки. Он при последних своих словах рванулся, стряхнул было атаманову обережь, открыл рот ещё крикнуть что-то, но вдруг обмяк и при втором приступе насильников уже не сопротивлялся. Его скрутили, вывели из-за стола на середину избы.
Малая дружина на это ответила ропотом.
- К ядрёной матице болтуна! - приказал Невзор.
Общество ахнуло от неожиданного приговора.
Род тем временем поднял чашу, долго нюхал вино, окунул в него палец и попробовал на язык. Потом крикнул филином:
- Ух-ух-ух-у-у-ух!
И свирепая тишина сковала хоромину. Уводившие Я кушу остановились.
- Вино-то с подмесью, - сказал Род. - Не для подсластки, а для обману.
- Лгач! - вскочил Валаам Веоров. - Клеветарь!
Выученик Букала рассмеялся.
- На воре шапка горит!
Однако и Невзор рассмеялся.
- Хитроныра ты, Найден! Я это вино пил, Ольда моя пила, Жядько и Клочко пили, даже ведалец Валаам отпробовал, а никто крамольного слова не произнёс.
- Твой ведалец пил последним, - тихо возразил Род. - При питье он отряс со своих усов порошок, изготовленный из корней горички. Сама-то трава от змеиных укусов лечит, а зелье из её корня не попригожу развязывает язык. Подойди ко мне, Конон, лживый волхв, отдай-ка свой воровской припас.
Старик не тронулся с места.
- Облыжник! Прочь с глаз моих! - заорал Невзор, выбросив руку с указующим перстом в сторону новоиспечённого бродника.
На сей раз общество зашумело угорожающим ропотом.
- Пусть он подойдёт!.. Пусть подойдёт!
Кратким было атаманово раздумье. Он сделал своему поноровнику отчаянный знак, как бы принося его в жертву. И старик заплетающейся походкой подошёл к Роду.
Юноша перенял его емурлак, ловко пошарил в нем и извлёк на ладони несколько белых шариков. Взяв первую попавшуюся чашу со стола, растёр шарик в порошок и бросил в вино.
- Кто отважится выпить?
Желающих не нашлось.
- Худа не будет, - пообещал Род. - Выболтаешься, ослабеешь, проспишься, и как рукой снимет.
С дальнего конца поднялась над столом гора мышц. Подошёл звероподобный Могута и взял опасное питье.
Все напряжённо смотрели, как он осушил посудину. После все ждали. Но недолго.
- А ничего! - густо сказал Могута. - Винцо не хуже того, что я в Шарукани пил, когда мы половцам муромский полон продавали. У-уй, сколько взяли полону! Князь Сантуз не мог сметить! Отдавали чагу по ногате, кощея по резани.
- Чего мелешь! - взъярился Фёдор Дурной, - За ногату отдают поросёнка или барана, а за резану - миску тюри.
- Я и говорю: задарма, - настаивал Могута. - Тьму тысяч взяли полону.
- Соплеменниками торговал! - возмутился кто- то.
- Да! Родичей готов продать, коли душу продал! - вскинул могучий бродник медвежью голову. - Все мы отцепродавцы! Кому молимся? Златицам с лярвами латынских королей да басурманских царей. Решили: лучше быть мехорезом[146], чем мехоношей[147]. Головники! Нюхалы[148] по большим дорогам! Горячей крови пиюхи![149] За кем идём? Кому служим?..
Жилистый человек с наметившейся плешиной, что сидел против Рода, и ещё двое соседей по столу подхватили под мышки неистового богатыря.
- Уноси ноги, уноси!
- Атаман просто-напросто желал проверить новика. Что на уме, то и на языке. Попросил снадобьем помочь…
- Врёшь! - резко оборвал Невзор. - К твоей затее я не причастен.
Лжеволхва стали окружать. К нему потянулись цепкие руки. Ждали атаманова слова. И оно прозвучало:
- К ядрёной матице Валаама Веорова!
Старик забился воющей мухой в многочисленных щупальцах толпы-паука. Видно было, как все с боязливой радостью торопились расправиться с ним.
И вдруг Жядько рявкнул:
- Ти-ша!
- Братья, - ласково произнёс Невзор в наступившей тишине. - Я вынес приговор старому хлюзде[150], что покушался на вашу честь. И вам мой приговор люб. Приговорите же и вы этого халабруя[151], - атаман указал на Якушу Медведчикова. - Он обесчестил меня прилюдно. Уже сверху донизу просочилось моё бесчестье. Гляньте, что творится в Азгут-городке!
Он растворил оконницу, и вся малая дружина услышала шум толпы, окружившей хоромину. Там, внизу, бушевали бродники с заспинными колчанами, полными стрел, с луками, вскинутыми над головами. Дружно, как удары набата, сотня глоток выкрикивала: «Не-взор! Не-взор!» Крики были во славу, а не в угрозу. Тем временем в избу ввалились лучники под предводительством мрачного безбородого мужика с длинными обвислыми усами.
- Оска Шилпуй!.. Оска Шилпуй! - пронёсся пугливый шёпот.
- Вождь атамановых охранышей, - прошептал у самого уха Рода Фёдор Дурной. - Мы окружены!
- Так каков будет ваш приговор моему обидчику? - вкрадчиво вопросил Невзор. Малая дружина молчала. - К ядрёной матице его? - то ли постановил, то ли испросил согласия атаман. И опять молчание. - Любо ли вам моё решенье? - прозвучал завершающий вопрос, за которым должны были следовать не слова, а дела.
[142] ПИРНИК - распорядитель на пиру.
[143] ХАРАПУГА - нахал, дерзкий человек.
[144] ОГЛЯДЕНЬ - слишком осмотрительный человек.