А вот и справа вместо леса курные избы спрятались за глухими тынами, поднялись терема с высокими закоморами[36], по дощатому настилу мужики катят берегом смоляные бочки, ведут в поводу ломовых коней с тяжкими возами, а вон и обрисованный Букалом Боровицкий холм обрывами спускается к реке. Острый конец вдаётся в неё многолюдным лабазным подолом и дубовым причалом. Над тесовыми и соломенными хребтами изб вознёс руку к небу бревенчатый христианский храм. А на Боровицком холме виднеется колокольня повыше. В Господине Великом Новгороде у волховского причала судов поболе, храмины повеличественнее. Однако и здешняя суета, как в потревоженном муравейнике, тоже полонит очи.
Род причалил к берегу, не доходя пристани. Нашёл местечко посвободней и потише и мёртвым узлом привязал свой каюк к прибрежной свае.
Выйдя на бережной настил, огляделся: куда направить стопы? В Сущёве травницу Офимку искать не след: по сведениям Букал а, она бежала оттуда после убийства семьи Гюряты да и не одно место переменила с тех пор.
И ещё важного не придумал Род: на кого оставить каюк? Не днём, так ночью уведут. Тут нужна надёжная сторожа. К кому обратиться? Сколько возьмут? А у него зашита в платье всего гривна кун[37]. Хотя по новгородским ценам жеребца купить можно, а по здешним-то много ли?
- Впервой в наших палестинах? - прозвучал за спиной приятный мужской голос.
Род, оборотясь, увидел ничем особым не примечательного мужичка средних лет, одетого прилично, но просто. Скорее всего, торговец, не хозяин, а приказчик.
- Откуда же ты, такой симпатичный вьюнош?
- Издалека, - уклончиво сказал Род.
- Ну, видно, в твоём далёке подобного многолюдья не водится. А здесь чем не Вавилон? Вот тебя и ошеломило. И то сказать: гостей со всех волостей! Хвалынским морем везут товары персияне, аравийцы, даже индусы, Чермным морем - гречники[38]. Что с Волги попадает в нашу реку Мосткву…
- На Рязанщине её по-старому - Смородиной называют, - вставил Род.
- А у нас по-новому - Мостква! Гляди, мостков сколько! Малых и больших, постоянных и временных, - широко повёл рукой словоохотливый незнакомец. - Так вот от нас посуху, реками да Варяжским морем доходит товар до острова Готланда, до города Висби, там у наших свой храм и своя торговля.
- У наших, то есть у новгородцев? - прищурился Род.
Любитель прихвастнуть понимающе подмигнул.
- А ты, видать, бывалец!
- В Новгороде бывал, - сказал Род.
- Ну и здесь побывай, - гостеприимно распахнул руки незнакомец, будто все окрестности принадлежали ему.
Роду эта мешкотная болтовня стала в тягость. Он уж подумывал, как бы откланяться да идти своею дорогой, хотя дороги-то своей ещё и не знал. Не попытать ли всезнающего красносельца о здешних травницах да былицах-кудесницах? Решая, довериться ему или нет, он бросил взгляд на реку, и кровь прилила к груди.
- Каюк! - отчаянно возопил Род.
- Кому каюк? - спросил незнакомец.
- Мой каюк увели! Вон уже на середине реки… Это же мой каюк!
- Ах, паскуды! - искренне возмутился незнакомец. - Добро твоё там осталось?
Мужественный Род чуть не плакал от презрения к себе за нечаянное ротозейство.
- Да разве бы добро я оставил?
- А где же твоё добро?
- Что порт - все на мне, что кун - все в калите, - простосердечно признался Род.
- Ну тогда не беда, - успокоил знаток реки Мостквы, - Купишь новый каюк, отдашь гривну кун.
- У меня всего гривна кун, - опять-таки чистосердечно признался Род.
- В таком разе дозволь угостить тебя, - предложил незнакомец, - Вот сейчас поднимемся по улице Великой на площадь, там в харчевом ряду харчевни вдверяд стоят.
- Как звать-то тебя? - с отчаянья доверился ему Род.
- Я Дружинка Ильин, прозвищем Кисляк. А ты?
- Я Родислав Гюрятич, - Род впервые назвал своё непривычное истинное отчество с гордостью. Возможно, он был бы поосторожнее, ведь историю гибели Гюряты Роговича здесь многие могли знать. Да все мысли Рода занимала сейчас река, по которой зверобородый дневной тать угонял его каюк незнамо куда.
- О, Родислав Гюрятич! - восхищался между тем Дружинка Кисляк, - Весьма знатное имя! Полтора десятка лет тому, как правил у нас половиною Красных сел боярин Гюрята Рогович. Уж не родич ли твой?
- Отец! - не раздумывая, похвалился Род, все ещё скорбя об угнанном судне. Исчезновение каюка представлялось ему утерей единственной нити, связующей с Букаловым новцом. Людской мир - не лесной: гляди в оба! Однако, неприятности неприятностями, а следующие слова Дружинки заставили насторожиться.
- Вся семья Гюряты подверглась избою, - вслух размышлял Кисляк. - Стало быть, не вся? Каким же чудом ты спасся?
- Мал был. Не ведаю, - неохотно отозвался Род, все ещё переживая неудачу в свой первый день в Красных сёлах.
Они поднимались пыльной немощёной улицей. Её назвали Великой, видимо, не за длину, а за ширину. Площадь слышалась уже близко. За распахнутыми воротами во дворе мужики чинили телегу. Молодайки несли на коромыслах глиняные кувшины с водой и деревянные ведра.
Как-то странно Дружинка смотрел на Рода. Принял за самозванца? А, его дело. Много ли он знает о Гюряте Роговиче?
- Похож! - снова восхитился Кисляк. - Вот и усомнись, что сын!.. Нет, похож!
- Значит, ты лицезрел моего батюшку? - не поверил Род.
- Как тебя сейчас, - осклабился Дружинка.
- Кто его убил? Ночные тати? Крадёжники? - стал напрямую допрашивать Род. Этот с неба свалившийся первый встречный полюбился ему: ведь он знал отца!
- Тати? - усмехнулся Дружинка. - Разговоры были, что тати. Да разве шайка крадёжников взяла бы такой оплот, как боярская усадьба в Сущёве? Тут целый отряд нагрянул. Поговаривают: не княжеских ли кметей рук дело? Как не поверить? Меж князем Гюргием и боярином Гюрятой было немирье.
- А что ты ещё знаешь? - затаил дыхание Род.
На площади дымились костры, скворчали жаровни, котлы источали пар, желтели дубовыми боками в плетёных обручах куфы[39], откуда длинными резными черпаками извлекалась тягучая патока.
- Патока с имбирём! Кружку просим, семь берём!..
Рядом продавец блинов поливал горячий круг маслом из глиняной бутыли и тонким слоем распределял по нему опару.
- Лей, кубышка! Поливай, кубышка! Не жалей хозяйского добришка!..
Дружинку прежде всего потянуло к квасному ряду. Он жадно опорожнил полжбана и сладостно перевёл дух.
- Любишь квасок! - отметил Род.
- Ох, люблю! И житный, и медвяный, и яблочный, и яшный. Пил бы, да живота мало. И сладкий, и чёрствый… - Дружинка махнул рукой и кинул ещё две векши на мокрый прилавок. - Не зря Кисляком прозвали, - признался он, снова выпив и решительно отойдя. - Как стал я квасом почаще рот полоскать и ежесубботне грудь попаривать - поверишь ли? - дышу гораздо свободнее.
- А ты меня в Сущёво сопроводишь? - спросил Род.
- Хы, - все ещё всматривался в него Дружинка. - Нет, а ведь как похож! И каким образом уцелел? Расскажи-ка…
- Не знаю, что рассказать, - опасаясь назвать Букала, вёл щекотливый разговор Род. - Оказался в муромских лесах. Добрые люди вырастили, поставили на ноги…
С холма по площади под стать вечерней заре полился малиновый перезвон. Его тут же поддержала колокольня у пристани.
- Вечерня кончилась, - отметил Кисляк. - Внизу - у Николы Мокрого, на площади - у Пятницы… Большой праздник завтра!
- Какой праздник? - полюбопытствовал Род.
- Как это ты не знаешь? - изумился Кисляк. - А Вздвиженье? Неужто не знаешь?
Род смутился. Ведь он и в самом деле не знал. Чем объяснить?
За спиной рыночные торговцы наперебой предлагали птичий товар: голубь и курица - 9 кун, утка, гусь, журавль или лебедь - по 30 резаней. Кисляк ко всему приценивался.
- Хочешь к празднику гуся купить? - спросил Род.