Придётся, похоже, вычеркивать, Цецилию из списка подозреваемых. Досадно. Потому что никаких других кандидатов, гипотетически желавших мне смерти, в этом списке не имелось. Ну, кто кроме тех неизвестных, кто убил моих родителей девять лет назад.
— Что случилось, Эгихард? — спросила между тем Цецилия.
— Коней заколдовали. Подослали одного чужого. Он увел их всех за собой в море… А Герке… Он боролся с ним, но в итоге стал превращаться в какую-то морскую лошадь с рыбьим хвостом. Что стало с остальными лошадьми, кто сбежал из загона? Поймали кого-нибудь?
— Нет, — печально отозвалась малышня. — Они потом все вдруг умчались в сторону моря. Когда мы до дамбы добрались, увидели, что они все уплыли. И заметили твою одежду среди волн.
Цицилия нахмурилась. На лбу ее пролегли хмурые складки.
— Геркулес перестал тебя слушать, Эгихард?
— Он вцепился мне в плечо и хотел утопить. А потом…
Я вдруг понял, что не хочу говорить о том, что было потом.
— Покажи-ка, — тетя подошла ко мне, стянула с плеча свитер и ничего не увидела. — Это плечо?
— Другое, — нехотя произнес я. — Эй, аккуратнее, это мой любимый свитер.
— Его моль скоро съест, — едко заметила тетя, оттянула горловину, чтобы посмотреть второе плечо. — Ничего нет, Эгихард. Даже синяков не осталось. Морок наверное навели.
Я не веря покосился на плечо. На коже, действительно не было ни следа. Хотя я совсем недавно обрабатывал раны. Впрочем чувствовал, что плечо уже совсем не болит.
Цецилия посмотрела на меня.
— Что было дальше?
— Выглядело так, как если бы кто-то плохо поработал с заклятиями. Герке стал превращаться в скелет.
— Завтра во время отлива посмотрим, — сказала тётя. — Так, дети, с Эгихардом всё в порядке, можете больше не волноваться. А теперь спать! Бегом!
Я окинул толпу взглядом.
— А где Алике? — спросил я. — И еще двоих не хватает.
Цецилия, нахмурившись, встревоженно оглядывала подопечных. Я поднялся. Глянул убийственно на тетушку. Потом снял охотничье ружье со стены, достал патроны из комода, зарядил, несколько бросил в карманы брюк.
— Эгихард…
— Возьмем двух старших с фонарями. Остальным — сидеть дома, никуда не уходить! Поняли?
— Да, — хором отозвались они.
— Кто и когда видел Алике и Блазе с Милли в последний раз?
— Они втроем ловили Лоххи… — отозвался кто-то робко.
Мы вышли из дома и снова направились к лошадиному загону. А оттуда уже в сторону, куда сбежали лошади.
— Эгихард, зачем тебе ружьё? — спросила Цецилия.
— Для красоты. Я ведь прекрасно знаю боевую магию, тётушка, — отозвался я.
— Сейчас не время для дурацких острот!
— Как и не время для дурацких вопросов, — огрызнулся я. — Чёрт бы вас побрал и всех моих родственников.
— О, да, — в сторону сказал моя тётушка.
Я покосился на нее с подозрением. Но она не стала ничего пояснять.
Около прорыва в ограде загона следов на земле не осталось — всё уничтожил ливень. Но меня словно вела интуиция.
Фонари пары тетушкиных приемышей светили на мокрую землю, на примятые влагой травы. Мы поднялись на один из терпов. И тут лучи света задрожали, заметались по залитой кровью земле. Кто-то испуганно вскрикнул и заплакал. Цецилия вырвала фонарь, направила его на оборотня. Ружьё уже лежало у меня в руках. Я взвёл курки.
— Лоххи…
Я медленно подошел к кобылице. Она перебирала передними ногами, пытаясь ползти в сторону моря. Из её окровавленного рта вырывалось злое всхрапывание. По земле яростно захлестал рыбий хвост. Не было у неё прежней длиной, поистине королевской гривы, по которой так легко отличить фризов от других пород лошадей. Вместо неё торчал острый хищный плавник. На шее с обеих сторон прорезались щели жабр, с которых стекала окровавленная пена.
Но у меня перед глазами мелькали другие картинки, выхваченные светом мечущегося фонаря. Я видел двух мёртвых детей и Алике с разорванным горлом. Это их кровь заливала травы на холме.
Я подошел к кобылице, упер дуло ружья в затылок.
— Прости, Лоххи, — прошептал я.
Грянул выстрел. Светящиеся синим светом глаза кобылицы угасли.
Я достал охотничий нож.
— Эгихард, ты не должен… — начала было Цецилия.
— Должен. Светите.
Я вспорол брюхо кобылице. У наших ног задергалось чёрное тельце.
— Будь ты проклят, ублюдок, — произнес я негромко, глядя на рыбий хвост жеребёнка, и обращаясь к неизвестному своему врагу. — Я доберусь до тебя, клянусь. И ты пожалеешь. Очень пожалеешь, что встал у меня на пути.