— Я поступила неправильно?
— В глазах Аллаха ты в законном браке, — спокойно ответила она.
— Но все же?
— А как ты думаешь?
Я вздохнула и глянула в сторону.
— Бедное дитя! — воскликнула она. — Вижу, как ты сожалеешь. Будь ты моей дочерью, я сказала бы Нахид и ее родителям о твоем сигэ еще перед ее свадьбой. Конечно, они бы все равно могли выдать ее за него, ведь разве у богатых мужчин нет наложниц? Но тогда бы они тебя не винили и ты могла сохранить дружбу.
Глубоко в душе я ощущала, что она была права.
— Хома, что мне делать? — спросила я.
Она вздохнула.
— А что теперь можно сделать? Все узнают правду, так что и ты оставайся замужем…
— Зачем?
— Потому что ты больше не девственница. Прежде ты была бедна, однако по крайней мере могла предлагать это. А что у тебя есть сейчас?
Разумеется, она была снова права.
— А что, если Ферейдун не продлит сигэ?
— Тогда ты должна остаться одна.
Я была слишком юна, чтобы вообразить себе, как провожу остаток дней одна, без детей. Это было даже хуже того, что перенесла моя мать.
— Не хочу быть одна, — горько сказала я.
Хома погладила мою руку:
— Дитя мое, не страшись. Если твой сигэ закончится, у тебя все равно будут преимущества.
— Преимущества?
Хома улыбнулась:
— Если Бог за тебя, и да будет так вечно, ты найдешь лучшего человека и снова выйдешь замуж. Если нет, ты сможешь опять сама заключать контракт на сигэ. Никто больше не скажет тебе, за кого выходить.
Об этом я не думала.
— Но Нахид сказала мне, что ее мать запретила бы нашу дружбу после моего сигэ.
Хома закрыла глаза и опустила голову в знак согласия.
— Это не самое почетное положение. Вот почему большинство разведенных женщин, становящихся сигэ, подписывают контракт втайне.
— А почему тогда подписывают?
— Из-за денег, удовольствия, детей или надежды, что в один прекрасный день мужчина сделает ее законной женой.
— Но ведь люди будут считать меня низкой?
— Могут.
Никто из тех, кому я доверяла, не объяснил мне так просто, что моя честь замарана. Должно быть, лицо мое отразило эту муку, потому что Хома охватила мои скулы ладонями.
— Азизам, сокровище мое, не говори никому, но я ведь и сама… — прошептала она.
— Почему?
— Я влюбилась в мальчика, когда мы оба были еще совсем юными, но наши семьи не соединили нас. Когда мой муж умер, а мои дети выросли, моя первая любовь и я пожелали соединиться. Так как он едва мог прокормить свою жену и восемь отпрысков, мы не могли пожениться, как обычно.
— Кто-нибудь об этом знал?
— Нет, мы решили, что разумнее сохранить это в секрете.
— Он давал тебе деньги?
— Только если я нуждалась, — отвечала она.
— Сколько это продлилось?
— Десять лет, пока он не умер, — сказала она. — Я благодарю Бога, что у нас есть право на сигэ, потому что это было мое единственное познание любви.
— Тогда почему ты никому об этом не говоришь?
— Многие из приличных семей считают это недостойным женщины, — вздохнула она. — Да ведь и ты хотела бы стать постоянной женой и главой дома, так?
— Разумеется, — сказала я, — но у меня не было выбора.
— Часто нам приходится жить с несовершенством, — ответила она. — Когда люди переживают из-за пятна на полу, что они делают?
Несмотря на горечь, я рассмеялась, потому что знала, на что она намекает.
— Застилают его ковром, — сказала я.
— От Шираза до Тебриза, от Багдада до Герата иранцы поступают именно так.
Я сидела молча несколько секунд, потому что в этом была самая суть. Я смотрела на Хому, которая согревала мою руку в своих.
— Хома, что мне делать? — снова спросила я. — Что со мной будет?
— Азизам, еще рано говорить, — отвечала она. — Сейчас ты по крайней мере осознала, что тебе не повезло и что ты натворила ошибок, совсем как Харут и Марут. Эти двое хотели чего-то так сильно, что поддались искушению и предали Высочайшего Творца Всего Сущего. Ты тоже хочешь чего-то, но уже поняла, что не всегда можно исполнить свои желания. А сейчас ты жаждешь изменений к лучшему. Соверши их так, как сумеешь, и будь как плод финиковой пальмы, что становится все сладостнее, хотя почва, на которой он растет, камениста и скудна.
Пока никто больше не появился в хаммаме, Хома вымыла меня и растерла, как делала матушка, расчесала мне волосы, завернула меня в полотенце и накормила зрелым маковым семенем, чтобы я задремала. Я растянулась на тюфяке в нише и крепко уснула. Старая сказка о Харуте и Маруте пришла в мой сон вместе с решимостью ни в чем не быть как они.
Сначала не было, а потом стало. Прежде Бога не было никого.
Жили-были два ангела по имени Харут и Марут. Когда все небесные дела заканчивались, одним из их любимых занятий было подглядывать за людьми. Зная, как щедра земля, они полагали, что жить в согласии с Господними законами так же легко, как вытягивать рыбу из вод залива. Но куда бы ни глянули, они видели, как люди воруют, лгут, мошенничают, блудодействуют и убивают. Посмотри сюда: видишь этого человека в Константинополе, помышляющего заманить дочь соседа в свои нечистые объятия? Посмотри туда: видишь женщину в Багдаде, настаивающую отраву, чтобы влить в еду своему богатому отцу? Месяцы и годы Харут и Марут наблюдали за этим. Всякий раз, как человеческие существа совершали падения, ангелы издавали звуки, похожие на звон колокольчиков.
Однажды Господь призвал Харута и Марута перед лицо Свое и объявил, что посылает их на землю с особым поручением. «Войдите в тела человеческие, — повелел Он, — и покажите всем ангелам небес и всем человекам вблизи, как жить справедливой и достойной человеческой жизнью».
Кончики крыльев Харута и Марута засияли от оказанной чести. В мгновение ока приняли они человеческий облик и воплотились в священном городе Мешхеде, вечно полном паломников. Харут обернулся высоким красивым бородачом с пустыми карманами. Марут получился ниже и коренастее, с приплюснутым носом, но его кошелек позванивал золотыми аббаси.
Они оказались во дворе самого святого места во всем Иране, храма имама Резы, сверкавшем крохотными зеркальцами, словно драгоценными камнями. Ощутив их духовные сущности, паломники собрались вокруг них и начали задавать вопросы. Поскольку ангелы многое знали о путях Господних, то служение давалось им легко. Их мудрые ответы были словно сладостный дождь с небес, успокаивающий и плодоносный.
Перед закатом Марут вдруг ощутил колотье в животе. Не зная, что это такое, он подивился странному чувству. Неужели Бог послал его на землю с той же целью, что и Иисуса? Ему что, тоже придется умереть? Мысль, что придется терпеть эту телесную боль и дальше, заставила его содрогнуться и схватиться за живот.
Заметив, как он расстроен, друг его Харут вскочил, но слишком быстро. У него потемнело в глазах, и он рухнул на землю. Преданные паломники подняли их обоих и отнесли в тенистые аркады мечети. «Весь день эти двое забывали поесть и напиться, — сказал одни из паломников. — Словно они уже оставили свои здешние тела и воспарили в небесные сферы».
Чувствительная паломница принесла им еды. Подцепив кусок жареного баклажана на ломоть лепешки, она осторожно вложила снедь в рот Маруту. Глаза его заметались, и он прикусил ее пальцы. Он вырвал у нее остаток хлеба и баклажана и съел со скотской жадностью, поразившей ее до отвращения. Когда паломница подала воды Харуту, он проглотил ее с громким хлюпаньем и потребовал еще. «Кто эти люди?» — подумала она.
После заката большинство паломников разошлись по своим кельям. Из милосердия женщина решила остаться с двумя этими людьми, покуда к ним не вернутся силы. Поев и напившись, Харут и Марут почувствовали себя лучше. К восходу луны они пристальнее вгляделись в женщину, помогавшую им. Лицо у нее было белое, а щеки словно яблоки. Темные глаза окаймляли ресницы, прелестные, как у голубки. Харут пожелал приподнять ткань, скрывавшую ее волосы. Марута заинтересовала тайна ее живота, без сомнения мягкого и круглого, словно свежевыпеченный хлеб.