Толстяк с бородой, крашенной хной, был еще назойливей, чем юнец.
— Мне все равно, какая ты там, под пичехом, — говорил он. — Как насчет быстрого маленького сигэ, на часок, а?
Он протянул ладонь, на ней блестело серебро. Толстые пальцы бугрились мозолями.
Я сгребла платок с несколькими заработанными монетами и побежала прочь. Толстяк прокричал мне вслед:
— У меня мясная лавка на базаре. Приходи, если проголодаешься!
И он швырнул к моим ногам несколько мелких монет, раскатившихся в стороны. Я отвернулась, но когда вспомнила истощенное лицо матушки, то нагнулась и быстро подобрала их. Уходя, толстяк хохотал. Я иду домой, седобородый, — сказала я нищему, потому что собрала денег на похлебку. — Благодарю тебя за щедрость.
— Да отвратит Бог твои неудачи, — сказал он.
— И твои, — ответила я, но испытала стыд, ведь я знала, что его слепоты не отвратит ничто.
Я пошла в съестные ряды базара и отдала все деньги за лук и бараньи кости. Когда я возвращалась домой со своими узелками, цена, заплаченная за них, камнем лежала на моем сердце. Выдумывать истории, которые разбудят жалость чужих людей, и терпеть домогательства мужчин с грязными намерениями — это было все, что я могла сделать, чтобы выстоять, но я шла с базара к нищему кварталу Малеке и глотала слезы, ведь они ничем не могли мне помочь.
Когда я пришла, матушка свернулась клубком на своей тощей ватной подстилке, одеяло сбилось у нее в ногах. Это был один из спокойных промежутков между приступами, но ее глаза испугали меня. Они словно умирали на ее лице. Я бросилась к ней, выложив свои покупки.
— Смотри, биби! Вот лук и кости! Сейчас я приготовлю похлебку, и она вернет тебе силы.
Матушка слабо пошевелилась на постели.
— Свет очей моих, в этом нет нужды, — сказала она.
Я схватила ее холодную руку и почувствовала кости ее пальцев. Ее тело словно истаяло с тех пор, как она заболела.
— Не могу есть, — добавила она через некоторое время.
Я подумала о насмешках юнца и вожделении толстого мясника. С радостью вытерпела бы их снова, лишь бы моя матушка сделала глоток-другой.
— Постарайся, молю тебя, биби-джоон, — просила я.
— Где ты взяла деньги на еду?
Она знала, что я потратила наши последние монеты, вырученные от продажи ее травяных снадобий, так что мне пришлось признаться, что я попрошайничала у гробницы Джафара. Глаза ее закрылись, как будто она не могла вынести моего ответа.
— Мужчины просили тебя об услугах? — прошептала она.
— Нет, — быстро ответила я.
Взбив подушку под ее головой, я отвела длинные седые волосы с матушкиного лица. Они были слипшимися и жесткими, не мытыми уже много дней. Матушка отодвинулась: она терпеть не могла грязи.
— Ты сегодня выглядишь гораздо лучше, — весело сказала я, стараясь убедить себя, что это правда.
— Да? — отозвалась она. Кожа ее пожелтела, а круги под глазами стали темнее. — Я и чувствую себя получше, — сказала она тихим, слабым голосом.
Я намочила еще одну тряпку в воде и обтерла ей лицо и руки. Она вздохнула и сказала:
— О, как хорошо чувствовать себя чистой.
— Как только ты поправишься, мы пойдем в хаммам, — сказала я жизнерадостно, — и до вечера будем оттираться и отмываться.
— Да, конечно, — сказала матушка голосом, каким отвечают болтливому ребенку.
Осторожно повернувшись на бок, она вскрикнула: «Ах! Ах!» Болезнь поразила ее бедра, ноги и спину.
— Пока тебя не было, я видела чудесный сон, — сказала она, не открывая глаз. — Про тот день, когда ты и твой баба принесли домой рога антилопы.
Матушка коснулась моей щеки.
— Это был самый благословенный день в моей жизни, кроме того дня, когда родилась ты.
— А почему тот день? — спросила я.
— Когда ты уснула, мы с твоим отцом шутили, что нам никогда не нужны были любовные зелья вроде этих рогов. Потом он обнял меня и сказал, как он благодарен, что женился на мне, и ни на ком другом.
— Конечно, ведь он любил тебя, — успокаивающе пробормотала я.
— У любви нет никакого «конечно», — ответила она. — Особенно после пятнадцати лет без детей!
Резкость матушкиного тона заставила меня вздрогнуть и задуматься, как прожили мои родители эти годы до моего рождения. Я знала, что каждый год моя матушка ходила к Кольсум за травами, которые помогли бы ей забеременеть, пока в отчаянии не посетила каменного льва на кладбище Кух-Али и не потерлась о него животом, умоляя о ребенке. Теперь я понимала, что она должна была чувствовать. Я-то пробовала всего несколько месяцев и горевала каждый раз при виде моих кровей.