Может, я потому и прожил так долго, что смерть запамятовала про меня, решив, что я давным-давно умер? — спросил Хродвиг сам себя. И забормотал: — Может, и для тебя…
Он вновь замолчал.
— И как ты стал даном? — после долгого молчания спросил Ултер.
— Это уже другая история. Я оказался единственным уцелевшим из даипа дана Дорчариан. Волей Матери Предков старший сын дана в Империи вскоре скончался. Кровь данов, мой мальчик, привела меня к власти. Кровь данов… — вновь забормотал старик, и Ули заерзал на месте.
— Не можешь усидеть спокойно? — Хродвиг вновь обратил свое внимание на Ули. — Тогда иди позови мне Хоара и вели собрать всех. Кроме этих, болезных. — Он кивнул в сторону пастухов.
Ултер одним махом слетел с лесенки и вприпрыжку бросился к Хоару, который на берегу ручья беседовал о чем-то с Аскодом Гворфом.
Глава 2
Атриан
Олтер
Мы готовились к визиту в имение наместника. После недолгих споров я решил одеться в горскую одежду, а не наматывать вокруг себя полотнище на имперский манер. Я пригладил волосы, поправил на груди серебряную фибулу-застежку плаща, отороченного опушкой на горский манер. Специально не стал цеплять на себя все те украшения, которые Остах принес в комнату перед выходом. В продолговатой шкатулке лежали насыпью набросанные без вкуса браслеты, серьги, венки и диадемы, цепочки. Времени и желания распутывать их и оценивать не было, но я успел мельком отметить красоту и изящество некоторых вещиц.
— Откуда? — спросил я у Остаха.
— Гимтар дал, — пожал плечами Остах. — Сказал, тебе нужно будет…
— Нужно, нужно, — поворчал я, копошась в шкатулке. Превращаться в попугая в мои планы не входило. Скромность и достоинство — вот впечатление, которое я хотел произвести на окружающих. Достоинство и скромность. Представив себя с ручными браслетами, которые явно были мне велики, с диадемой на голове, сползающей на лоб, и ожерельем на худой мальчишечьей шее, я громко фыркнул. Выудил из шкатулки фибулу из потемневшего серебра в форме дубового листа, слегка изогнутого, сужающегося к краю, с черешком, в котором пряталась застежка. Тяжеловесность, функциональность — края плаща надежно запахнуты — и красота. То, что надо. Шкатулку я закрыл и отдал Остаху обратно. Тот покачал ее в руках и с недоумением глянул на меня. Однако затем, осмотрев от макушки до пят, одобрительно кивнул. И ушел прятать шкатулку.
Одет я был по-горски просто: легкие кожаные сапожки, суконные шаровары, простая рубаха, подпоясанная широким кожаным ремнем с металлическими вставками. На пояс я подвесил кинжал, подаренный Баратом.
«Все куплю — сказало злато, все возьму — сказал булат, — подумал я, поправляя перевязь. — То-то же, знай наших!.. А ведь так и не успел отдариться за нож», — мелькнула запоздалая мысль.
Нож был простенький — а какой еще мог быть у Барата? — но тяжелый, серьезный, боевой. Кому надо, тот поймет. Клинок явно был великоват и скорее походил на короткий меч, с которыми мы тренировались с братом в горах. При мысли о брате сердце привычно сдавило — отсутствие новостей после утреннего нападения гворча в предгорьях и тревожные сновидения с мумиями, Хродвигом и братом не добавляли оптимизма.
«И при чем тут старый Хродвиг? Старик сам как мумия».
Я специально оделся нарочито по-горски. Во-первых, это очень удобная одежда, и я к ней привык. Во-вторых, хотел показать окружающим, что я горец и нисколько этого не скрываю и не стыжусь. Я придирчиво оглядел себя в начищенный блестящий лист металла. Изображение расплывалось, но за неимением гербовой… Зеркало мне все равно не изобрести. Ну, знаю я слово «амальгама» — и что? Это единственное, что я могу глубокомысленно брякнуть в разговоре о зеркалах. Только с кем здесь вести этот самый разговор? Я тяжело вздохнул, и мы двинулись к выходу.
После недолгого совещания решили, что в путь лучше отправиться на каталке. Пока мышцы не пришли в тонус, нагрузку лучше нормировать. Поэтому сейчас я восседал в кресле, которое вез Барат. Прохожие удивленно оборачивались вслед, но я не обращал на подобные пустяки внимания. Хотя процессия у нас и вправду получилась презанятная.