Войдя, Иках почувствовал пристальное внимание таэбу Мудрейших и поспешно склонился в поклоне, все сильнее сжимая конверт в повлажневших пальцах. Нечасто ему случалось лично предстать перед Двенадцатью, обычно служебные записки раз в день Совету зачитывал секретарь. Когда Иках был здесь последний раз? Когда Джабел ушла? Кажется, да – даже смерть не считалась таким веским поводом для беспокойства, как добровольный уход из общества хеску члена Высокого Дома.
Иках стоял, не смея поднять глаза и ощущая давление объединенного таэбу членов Совета: за годы правления они превратились в единый разум, запечатленный в образах сипух, полярных сов, неясытей, сычей и филинов – таких же, как он сам.
Воздух наполнил шум крыльев – Двенадцать расселись по креплениям, приготовившись слушать.
«ГОВОРИ», – донеслось до него коллективное таэбу, в котором отчетливее всего ощущался все же Ухав Ошия – Глас Совета, озвучивающий принятые решения.
Распрямившись, Иках поднял в руке конверт, чтобы его было видно всем, и громко, четко произнес, поражаясь тому, как конструкция башни глушит эхо его слов, одновременно усиливая звучание голоса:
– Владыка воронов, Тиор из Дома Базаард, просит внести в родовые книги его семьи детеныша своего детеныша, получеловека, засвидетельствовав ее принадлежность к роду Базаард и признав хеску.
Пока решимость не оставила Икаха, он, подавляя желание зажмуриться и уже чувствуя, как давит на сознание напряженное таэбу Двенадцати, продолжил:
– Ша-Базаард также просит Совет принять означенного детеныша как наследницу Высокого Дома и шибет клана воронов.
…И тут Икаху показалось, что он сейчас оглохнет.
В тот день на многие столы легли письма. Часть из них была запечатана в коричневые плотные конверты и скреплена синим сургучом с оттиском сидящей на ветке совы. Эти письма разлетелись по всем твердыням хеску всего через пару часов после того, как Иках, промокая носовым платком покрывшийся холодным потом лоб, покинул Башню Двенадцати. Отголоски коллективного таэбу мудрейших еще блуждали в его теле, отдаваясь болью в затылке.
Двенадцать удалились на обсуждение и вскоре вынесли решение: заседание сделать открытым, призвав в свидетели все кланы. Штатные писари Совета были немедленно усажены за столы копировать одинаковые фразы официальных приглашений, в которых разнились только обращения. Затем гонцы отправились доставлять послания.
Однако самое важное из них, адресованное Тиору, Ухав написал лично.
В человеческом воплощении он выглядел высоким худым мужчиной лет сорока с аккуратно убранными назад каштановыми волосами, и, хотя хеску не имели внешнего сходства со своим истинным обликом, по иронии судьбы нос Ухава, крупный и острый, действительно напоминал клюв. Глубоко посаженные глаза под изогнутыми линиями бровей, нередко приподнимавшихся в ироничном недоумении, смотрели цепко и прохладно, словно пытаясь проникнуть не только в мысли собеседника, но и в самые тайные и темные уголки его души.
Ухав Ошия не зря занимал свой пост. Он чутко следил за происходящим в мире хеску, собирая информацию и всегда имея свое мнение о вариантах развития событий.
И он ожидал другого.
После гибели Лимара Ухав со вздохом мысленно поставил крест на Доме Базаард. Они все же вороны, а не фениксы – из такого пепла никто не поднимется. У Владыки не осталось наследников: по правилам, Джабел, официально отрекшаяся от мира хеску и своего Дома, более не имела права его представлять. Сбежавшую дочку вычеркнули из родовых книг и забыли. Лимар подавал большие надежды, но оказался слишком горяч, а старшие дети Тиора канули в туманы Сат-Нарема, и, хотя никто не видел их кончины, они были все равно что мертвы – никто не возвращался из-за границы города.
С момента гибели наследника прошло около десяти лет – по меркам Игры срок нестрашный, и Ухав с мрачным предвкушением ждал, когда какому-нибудь Дому хватит смелости напасть на самого Владыку Базаарда. Однако его авторитета и прошлых заслуг оказалось достаточно, чтобы обеспечить главе воронов некоторую безопасность, – и вот теперь это!