Расстегивая жилет с тонким серебряным шитьем, слишком вычурный на его вкус, Тито прошел из спальни в кабинет, одной рукой наливая в пиалу приготовленную слугами к его возвращению пину, а другой разбирая накопившуюся почту.
Среди разноцветных конвертов с письмами знакомых из других кланов и черных прямоугольников служебных посланий он с улыбкой обнаружил один, лишенный цвета. Простой крафтовый конверт, чуть отличающийся формой и запечатанный восковой кляксой, – конверт из мира людей.
Вместо пергамента – желтоватая бумага и чернила не насыщенного черного цвета, а обычные, блекло-серые.
«Наслышана о твоей выходке на Совете. Горжусь! Жаль, не видела сама. Жажду подробностей.
П.»
Тито улыбнулся и убрал письмо обратно в конверт. Не то чтобы отследить адресанта этого послания было совсем невозможно – было бы желание, – но от посторонних взглядов и домыслов такая маскировка предохраняла неплохо. Большинство посыльных прекрасно ориентировалось в цветах кланов и основных Старших семей, так что безликий конверт если и вызывал вопросы, то не давал ответов.
Что ж, в который раз подумал Тито, Пип Тобу еще всех удивит.
Пип Тобу всегда было непросто выбраться из Синнерхо незамеченной.
Природа наградила ее светло-русыми волосами, сияющими на свету, как белое золото, и прозрачно-голубыми глазами, так что на фоне темноволосых братьев и кузенов она смотрелась подснежником среди смолы. И хотя ее старшая сестра, Лу, обладала почти теми же чертами, все равно какие-то неуловимые детали отличали их настолько, что все взгляды неминуемо останавливались на Пип. Она в принципе привлекала взгляды везде, где бы ни появлялась.
Та же яркость внешности отличала ее и в истинном облике – в противоположность мужской части своей семьи, Пип обращалась в светло-серую, почти белую волчицу.
Смешаться с толпой и проскользнуть незамеченной хоть в каком-то облике было для нее почти невозможно.
Любовь Гри к дочери со временем не ослабела, и из милой куколки с нежно-золотистыми кудряшками и в голубом платьице, вечно цепляющейся за руку отца, Пип превратилась в балованную юную красавицу, каждый каприз которой исполнялся, а шалости прощались.
Лу, с детства более серьезная и собранная, будто с пеленок чувствовавшая вес ответственности положения дочери Владыки, не позволяла себе той ребяческой легкости и беззаботности и уже к четырнадцати годам внутренне превратилась в степенную даму, а к двадцати – в чопорный сухарь, общения с которым избегали все молодые люди, несмотря на солидные перспективы брачного союза. Все их внимание обрушивалось на Пип, улыбающуюся широко и открыто, слушающую их небылицы о совершенных подвигах с горящими глазами и смеющуюся их шуткам с подкупающей искренностью.
Если бы они знали, что мысленно она в это время глубоко вздыхает, поражаясь их глупости и бахвальству, то не раздувались бы так от гордости и удовольствия.
Вопреки ожиданиям и обстоятельствам, Пип выросла твердо стоящей на земле, рассудительной девушкой с головой на плечах. Да, она была избалована, но не слишком, к тому же безграничная любовь отца и теплая привязанность братьев сумели сделать ее натуру незлобивой, а характер – лишенным тяжелой зависти и желчи.
Почти ни в чем не зная отказа, Пип могла бы пресытиться благами и заскучать в слишком молодом возрасте, однако в ее жизни был один секрет, предмет которого долгие годы оставался для нее недостижимым.
Именно из-за этого секрета она, надев платье служанки, в истинном облике следовавшей за ней на некотором отдалении, и набросив капюшон длинного плаща на убранные в простую косу волосы, торопливо шагала по брусчатке улиц Сат-Нарема.
Вопреки убеждениям аристократии хеску, «у земли», как они говорили, тоже была жизнь. Жизнь простых хеску, не имеющих апартаментов в твердынях и коротающих свои дни в простых двух– и трехэтажных домах. Туман, начинающийся на расстоянии примерно полутора метров от земли, причинял им известные неудобства, но они привыкли к ним и воспринимали всего лишь как некие непоколебимые условия своей жизни, с которыми нужно мириться. Гуще всего белые клубы становились на высоте четырехэтажного дома и затем плотной пеленой поднимались все выше, отступая лишь у верхних этажей твердынь, а потому передвигаться по земле было вполне возможно – хоть и не очень удобно. К тому же помогали газовые фонари и факелы, горящие в более богатых и бедных районах соответственно.