— Нет, я ушел один. Отец не одобрил мое решение.
— Ага. — В голосе драконши Думери уловил нотки сочувствия. — Тебя изгнали из семьи. Нечто похожее произошло и со мной несколько столетий тому назад. Как зовут тебя, отрок?
— Думери. Думери-из-Гавани.
— Превосходное имя, просто превосходное. Без ссылки на родителя, просто место жительства.
— Я — третий сын, — пояснил Думери. О том, что в Этшаре имена вроде Кеншер сын Киннера были не в моде, он говорить не стал.
— Понятно, Думери-из-Гавани. А меня зовут Алдагон, что на языке древних означает «Та, что самая великая среди драконов». Во всяком случае, мне так говорили. Некоторые называют меня Алдагон-из-Алдагмора, но мне это не нравится, потому что здешний край назвали в мою честь.
— Правда? — искренне удивился Думери.
— Да. На том же языке древних Алдагмор означает «Горы Алдагона», а Алдагон — это я. Но мы удаляемся от темы. Я спросила, что привело тебя сюда, а ты еще не дал мне ответа.
Думери молчал, не из упрямства, а потому что не знал, что сказать.
Алдагон шумно выдохнула.
— Говори, отрок, поведай мне всю историю, от начала и до конца. Я тебя внимательно слушаю.
Думери не слишком связно начал объяснять, что он хотел увидеть драконов, а потому последовал за Кеншером сыном Киннера на драконью ферму. Там он попросил взять его в ученики, но ему отказали, и он ушел в отчаянии, заблудился и пошел на юг, напрямую, к Этшару.
Алдагон приняла его рассказ за чистую монету. О попытке кражи и о ведьме Думери говорить не стал.
— Ты искал драконов, и ты их нашел. Сначала ты попал на эту проклятую ферму, а потом в мое гнездо, где мы все и живем. — Она чуть мотнула головой в сторону пятерых молодых драконов и птенца.
Думери кивнул.
— Мне представляется, что тебе улыбнулась судьба. Здесь я бываю нечасто. Обычно я живу на востоке, за горами, где тебе подобные редко беспокоят меня. Мне нравится говорить с людьми, но, увы, мало кто идет на это. Чаще меня встречают копьями и заклинаниями из страха передо мной.
— Но вы же едите людей, не так ли? — дрогнувшим голосом спросил Думери.
— Нет. — Алдагон качнула головой. — Я не пробовала человечины уже больше двухсот лет, с той поры, как окончилась Великая война.
— Понятно. — Поначалу Думери не верилось, что драконша могла участвовать в Великой войне, но потом, учитывая ее размеры, пришел к выводу, что она говорит правду. Одна ее голова размерами превосходила самого большого дракона с фермы. Чтобы вырасти до таких габаритов, требовалось очень много времени.
А если она действительно участвовала в войне, то вполне возможно, что Алдагмор назвали в ее честь. Думери не был силен в истории, но полагал, что Алдагмор, как и большая часть Сардирона до войны, входил в Северную Империю. А значит, получил свое название после победы Этшара.
— Вы так долго живете? — спросил он.
— Да, разумеется, — ответила Алдагон. — Я родилась четыреста лет назад. Вылупилась из яйца на ферме, мало чем отличающейся от той, на которой ты недавно побывал. Разумеется, находилась она гораздо южнее. Войска Этшара еще не продвинулись так далеко. С самого рождения меня готовили к боям на стороне Священного Королевства Этшар против войск Империи. И не меньше ста лет я сжигала города и военные лагеря северян, убивала колдунов и чудовищ, которые колдуны посылали против меня. Я многое отдала этой войне, практически ничего не получив взамен.
— Правда? — спросил Думери.
— Да, правда. Первое время я была не более чем животное, и приказы мне отдавали жестами, которые меня научили распознавать. Со временем я научилась говорить, и задания стали усложняться. Меня посылали за линию фронта, я обеспечила успех многих боевых операций. Взамен я получала новые приказы и минимум еды. Мои хозяева предпочитали, чтобы я закусывала северянами, что, надо отметить, я и делала.
Думери сочувственно покивал.
— Наконец я решила, что с меня хватит. Перелетела через горы и поселилась на восточных склонах, где могла питаться дикими животными да патрулями северян, которые смели сунуться в мои владения.
— И там вы и обитаете? — спросил Думери.
— Совершенно верно, за исключением тех случаев, когда мне хочется отведать говядины или спасти моих братьев от ужасов фермы, на которой ты недавно побывал. — Опять Алдагон указала на молодых драконов.
— Значит, они не убежали?
— Нет, я перенесла их сюда, за исключением этого черного птенца, которого я нашла блуждающим по горному склону у фермы, потерявшегося, одинокого. Я не знаю, как он попал туда.
Думери потупился.
— Думаю, моими стараниями.
Глава 34
Алдагон с интересом посмотрела на Думери.
— Говори, дитя. Расскажи, как тебе удалось освободить этого птенца.
Думери откашлялся, выгадывая время для раздумий. Он прекрасно понимал, сколь важно найти правильные слова. Пусть гигантское чудище и поклялось не причинять ему вреда, но по-прежнему боялся, что его могут зажарить или съесть. Для этого хватит мгновенной вспышки гнева.
— Сначала расскажите мне, как вы спасали драконов.
— А что тут рассказывать. — Алдагон шевельнула хвостом, загремели разлетевшиеся в стороны кости. — Я наткнулась на эту ферму в самом конце войны, пролетая мимо. Жизнь у меня одинокая, поэтому, увидев драконов, я спустилась на землю. Но все они сидели в клетках. Тогда я поняла, что это еще одна армейская ферма по разведению драконов. Более я не обращала на нее внимания. Не считала возможным помогать Северной Империи в войне с Этшаром.
Но потом пошли разговоры о мире, и я, естественно, вспомнила о драконах на ферме, поэтому вновь прилетела сюда.
Хотя драконы более не участвовали в военных действиях, на ферме, к моему удивлению, ничего не изменилось. Драконы все так же сидели в клетках, люди кормили их, ухаживали за птенцами.
Но, возвращаясь туда снова и снова, я обратила внимание на некоторые изменения. Многих птенцов убивали, так же, как и годовалых драконов. Тех же, кого следовало дрессировать, не дрессировали, но тоже убивали. Им вновь и вновь ломали крылья, уж не знаю, по какой причине. И у меня возникло ощущение, что ферма превратилась в тюрьму.
Я долго думала над тем, что можно предпринять. Мысль о том, что я могу разрушить ферму и освободить моих собратьев, приходила мне в голову, но никаких конкретных действий я принимать не стала. Вероятно, ферма продолжала свое существование не без веской на то причины, и, уничтожив ее, я могла причинить немалый урон, хотя и не знала, какой именно. Тем самым я могла дать людям повод выследить и убить меня. Таких попыток, надо сказать, не предпринималось, хотя знают обо мне многие. Я никому не мешаю, а для того чтобы уничтожить меня, понадобится много сил и средств, причем затраты не окупятся и в малой степени. А вот разрушение фермы могло привести к тому, что против меня послали бы чародеев с убийственными заклинаниями.
— Разве есть заклинания, которые могут вас убить? — недоверчиво спросил Думери.
— Да, конечно, — заверила его Алдагон и продолжила рассказ: — Итак, я знала об этой ужасной ферме, но боялась ее уничтожить. Вместо этого, когда люди спали, я проникла на нее и утащила самого большого дракона. Попыталась допросить его, но, к сожалению, он еще не умел говорить и думал лишь о том, как бы набить свое брюхо. Так что о порядках на ферме я от него ничего не узнала.
Думери кивнул.
— Я, однако, заметила, что освобождение дракона не вызвало каких-либо враждебных действий. Никто не расставлял мне ловушки, не насылал заклинания. И по прежнему не решаясь разрушить ферму, я поняла, что смогу вызволять моих собратьев. Так оно и вышло. Возвращаясь сюда раз в несколько лет, я уносила с фермы по пять-шесть драконов, а ее хозяева не предпринимали никаких ответных мер.