Когда дракон узнал, что в непокорную деревню вернулись люди, то прилетел, чтобы снова сжечь их жилища. Но драконье пламя не могло причинить вреда зеленым крышам, а опуститься на землю не позволяли воины с копьями. Тогда дракон отлетел в сторону, сел на дорогу и, превратившись в человека, подошел к воротам деревни. Он обратился к людям с речью. Сказал, что на всех его землях есть только один народ, который не только не покорился ему, но и смог его удивить. Дракон-властелин предложил воинам деревни стать его гвардией, а дочери вождя его женой. Дракон сделал деревню столицей своих земель, а право покрывать свой дом зеленой крышей из эгонского мха получили воины, доказавшие свою доблесть и преданность.
Легенда красивая и лишний раз подтверждает особенность эгонского мха. Он совершенно не умеет гореть, благодаря чему так популярен. Если бы не этот мох, то деревня, построенная из дерева и тростника могла в ветряный день сгореть до тла от одной случайной искры.
Недалеко от ворот деревни стоял небольшой навес, под которым на полочке была установлена фигурка птицы из красной глины. Рядом с фигуркой примостилось сплетенное из тростника гнездо, выстеленное изнутри мхом. Кафка подошел к навесу поклонился и положил в гнездо пару орехов, которые достал из сумки. Следом за нам к навесу подошли Фуго и Сабуро. Сабуро оставил в гнезде несколько ягод кислицы, а Фуго оторвал от рукава пуговицу и положил туда же.
— Гои-но, помоги мне найти дом и путь к нему, — тихо проговорил Фуго.
Что сказали Кафка и Сабуро услышать не удалось. Я тоже подошел к строению. Глиняная фигурка была довольно примитивной, но в простых линиях живо чувствовалась переданное ожидание движения. Крылья у красной птицы были сложены, но казалось, что она готова их распахнуть через одно мгновенье и взлететь. Я невольно потянулся к изваянию и вдруг почувствовал, как в лицо ударил жар, словно кто-то резко открыл заслонку у раскочегаренной печи. Ощущение было коротким, но таким ярким, что я зажмурился и закрыл лицо руками, отворачиваясь в сторону.
Гои-но, дух огненной птицы, покровитель путешественников. Он вечно в пути и сразу находиться в тысяче мест. Он рождается и умирает каждый день. Он тот, кто видит все дороги и может направить или сбить с пути. Его изображение часто устанавливают на выходе из поселений, чтобы уходящие могли попросить помочь благополучно добраться до своей цели. Все это всплыло в моей памяти вместе с еще одним важным нюансом. Гои-но путешествует между мирами! Может он просто персонаж местного фольклора, но мне кажется, что что это местная жар-птица довольно реальна и могла-бы много мне рассказать о моем перемещении.
Мою реакцию на идола спутники похоже не заметили. Фуго был (или была) занят своими мыслями. А Кафка положил руку на плечо Сабуро, который похоже опять был готов то ли закричать то ли расплакаться.
— Не переживай, Сабуро! Гои-но уважает достойных воинов. Твои братья защитили тебя и Фуго. Огненный странник покажет их душам путь в хороший мир. И еще, друг мой, не стоит предаваться унынию, когда мы почти дошли до ближайшей миски с настоящим горячим супом.
Слова Рю вызвали у всех улыбку, а у кого-то и очередное урчание в животе. Не сговариваясь мы двинулись в глубь деревни и уже через пять минут подошли к дому с покрашенными в красный цвет тростниковыми ставнями.
Во дворе два мальчишки лет четырех пяти увлеченно размахивали бамбуковыми палками, изображая сражение на мечах. Женщина в свободной одежде из некрашеного холста и шла между постройками с деревянным ведром. В черной косе было уже заметно много седых волос, а на лицо уже легла легкая сеть морщин, но не смотря на приближающуюся старость, женщина была довольно красива.
— Благополучия Вашему дому! Можем мы поговорить с господином Кизото? — обратился к женщине Кафка.
— Не знаю как с господином, ну а с Кизото вы уже разговариваете, достойные господа, — женщина поклонилась и напомнила мне старика на поле. Выполняя поклон, она не проявляла ни страха ни раболепия. Просто соблюдала правила приличия.
— Значит мы к Вам, уважаемая староста. Наша дорога сложилась не так. как мы ожидали. Дикие гончие сбили нас пути. Мы потеряли большую часть своих вещей и давно нормально не ели. Мы бы хотели помыться, поесть и выспаться. А также приобрести кое что из одежды и дорожных припасов, — продолжил Кафка.
— Мы с удовольствием заплатим Вам за все, — добавил я, выкладывая на столик пару серебряных монет. Насколько я понимаю, этого достаточно, чтобы оплатить ночевку и еду в постоялом дворе на неделю для компании в двое больше нашей.
— За ночлег и еду у нас с путников не принято брать плату. Но если к нам в гости пожаловали такие щедрые господа, то я постараюсь сделать так, чтобы вы у нас хорошо отдохнули и получили в дорогу все необходимое. Проходите в дом.
Я зашел в помещение с деревянным полом, проследовав за спутниками. Первая комната, напоминавшая собою одновременно прихожую и кладовку, явно походила на подсобное помещение. Здесь хранилась вся домашняя утварь, рабочий инструментарий и много всего того, что нужно для жизни сельскому человеку. Если проще — то, что несподручно оставлять в сарае. Здесь же было значительное углубление в полу, выложенное камнем и вымазанное глиной. В нем находилась печь, вмонтированная в стену, с несъемным чугунком. Сама по себе печь имела интересную систему дымоотвода, идущую подо всем домом к трубе в задней его части. Вероятно, зимой она использовалась для отопления.
— Простите, обуви лишней в доме нет, потому снимайте свою, возьмите тряпки и оберните ноги — хозяйка, переобувшись, прошла дальше.
Мы выполнили ее указания. Ветошь была весьма грубой и колючей, но, видимо, само ее наличие уже можно было считать плюсом. Мне помогли уроки моей прошлой жизни. Вспомнились уроки основ безопасности жизнедеятельности. Наш учитель был военным старой закалки, потому учил нас обращению с портянками. Мои спутники также не испытали проблем. За исключением Фуго. Тряпки все время падали с ног, заставляя того осматриваться и бледнеть от чувства стыда и злости на колючую ветошь.
Пройдя около 10 небольших шагов по доскам, мои спутники сняли с ног тряпки и ступили на циновку. Я сделал так же, как и они, и ощутил это... Естественным? Мое тело считало это нормальным, но я поймал себя на мысли, что все те манипуляции с ветошью были излишними. Борясь с чувством когнитивного диссонанса, я осмотрел помещение.
Довольно пустая, застланная циновками-татами комната. В углу у окна стоял странный деревянный механизм, вероятно, для ткацкого дела. В центре был низкий столик. В другом углу — конструкция для хранения каких-то горшочков. В середине стены напротив окна была ниша с букетом уже постоявших какое-то время цветов и старым, пожелтевшим свитком.
— Токонома у меня бедная — произнесла Кизото, словно читая меня затылком — Беднее прочих в деревне.Но чувствую, вы здесь не за шедеврами искусства, прошу к столу — она взглянула на нас и улыбнулась.
После этих слов мой желудок вспомнил, что такое надежда. И не только мой. Кафка улыбнулся, а Фуго и Сабуро почти сразу направились к столику.
В процессе обеда мы выяснили точное наше местоположение и смогли наметить маршрут в интересующий Фуго и Сабуро город. Нам с Кафкой, в любом случае, было некуда идти, потому мы немым согласием присоединились к ним.
После трапезы нам предоставили ночлег. Конечно, это была не кровать, даже не футон. Нам постелили на сене в крытом помещении для его хранения. Стоило мне на него прилечь, как я тут же уснул.
Проснувшись лишь к раннему утру, еще до рассвета, я окончательно смирился со сбитым режимом и вышел на улицу. Было темно, и почему-то тело мое побрело по протоптанным дорожкам деревни. Вокруг было тихо и спокойно. Но я услышал странный разговор двух мужчин в окне стоящего рядом дома.
— В горы идти надо за травой этой — молодой человек звучал осуждающе.
— Вот и пойду. Тут всего-то день туда да назад! — пожилой голос явно ворчал.
«Горы?» — В моем сознании мелькнула странная мысль. Все это время мы двигались по равнинной холмистой местности... И день ходьбы... До гор? Где эти горы тогда? Как мог я блуждать столько и не увидеть никаких гор?