- Нильфгаардом правит император Эмгыр вар Эмрейс, тиран и самодержец, принуждающий к послушанию кнутом, шибеницей и топором! - загрохотал комес Вилиберт. - И что же вы нам предлагаете, господин краснолюд? Во что же это нам надобно объединиться? В такую же тиранию? И который же король, которое королевство должно бы, по вашему разумению, подчинить себе остальных? В чьей руке вам хотелось бы видеть скипетр и кнут?
- А мне-то что? - пожал плечами Скаггс. - Ваше, людское дело. Впрочем, краснолюда вы королем не изберете. Это уж точно.
- И ни эльфа, ни даже полуэльфа, - добавил высокий представитель Старшего Народа, продолжая обнимать красотку в токе. - Даже четвертьэльф идет у вас самым низшим сортом...
- Эва, как вас заело, - рассмеялся Вилиберт. - В ту же дуду дуете, что и Нильфгаард, потому что Нильфгаард тоже кричит о равенстве, обещает вам возвращение к давним порядкам, как только нас подомнет под себя и с этих земель выкинет. Этакое единение, этакое равенство вам мнится, о таком вы болтаете, такое проповедуете? Потому как Нильфгаард вам за это золотом платит! И неудивительно, что вы так с ними лобызаетесь, ведь они же эльфья раса, эти ваши нильфгаардцы...
- Чепуха, - холодно сказал эльф. - Глупости, милсдарь рыцарь. Расизм вам явно глаза затуманил. Нильфгаардцы такие же люди, как и вы.
- Наглая ложь! Все знают: это потомки Черных Сеидхе! В их жилах течет эльфья кровь. Кровь эльфов.
- А в ваших жилах что течет? - насмешливо улыбнулся эльф. - Мы из поколения в поколение смешиваем нашу кровь, из столетия в столетие, мы и вы, и получается это прекрасно, не знаю только, к счастью или наоборот. Смешанные браки вы начали осуждать четверть века назад, кстати сказать, с жалкими результатами. Ну покажите-ка мне сейчас человека без примеси Seidhe Ichaer, крови Старшего Народа.
Вилиберт заметно покраснел. Покраснела также Вэра Левенхаупт. Наклонил голову и закашлялся чародей Радклифф. Что интересно, зарумянилась даже прекрасная эльфка в горностаевом токе.
- Все мы - дети Матери Земли, - раздался в тишине голос седовласого друида. - Дети Матери Природы. И хоть не чтим мы ее, хоть порой доставляем ей огорчения и боль, хоть разрываем ей сердце, она любит нас, любит нас всех. Не забывайте об этом вы, собравшиеся здесь, в Месте Дружбы. И к чему выяснять, кто из нас был здесь первым, ибо первым был выброшенный волной на берег Желудь, а из Желудя возрос Великий Блеобхерис, самый древний из дубов. Стоя под ветвями Блеобхериса, меж его извечных корней, не следует забывать о наших собственных, братских корнях, о земле, из коей корни эти вырастают. Будем помнить о словах песни поэта Лютика...
- Кстати! - крикнула Вэра Левенхаупт. - А где же он?
- Смылся, - констатировал Шелдон Скаггс, взирая на пустое место под дубом. - Заграбастал денежки и смылся, не попрощавшись. Воистину по-эльфьему!
- По-краснолюдски! - пропищали скобяные изделия.
- По-человечьи, - поправил высокий эльф, а красотка в токе прислонилась головкой к его плечу.
x x x
- Эй, музыкант, - бросила бордельмаман Лянтиери, без стука вступая в комнату и распространяя вокруг аромат гиацинта, запах пота, пива и копченой грудинки. - К тебе посетитель. А ну, кыш отсюда, благородные дамы.
Лютик поправил волосы, раскинулся в огромном резном кресле. Две сидевшие у него на коленях "благородные дамы" быстренько спрыгнули, прикрыли прелести, натянули просторные рубашки. "Девичья застенчивость", - подумал поэт, - вот шикарное название для баллады". Он встал, застегнул пояс и, увидев стоящего на пороге дворянина, надел суконную куртку, бросив при этом:
- Воистину, никуда от вас не денешься, всюду вы меня отыщете, хотя редко выбираете для этого подходящее время. На ваше счастье, я еще не решил, которую из двух красоток предпочту. А оставить себе обеих при твоих-то ценах, Лянтиери, не могу.
Маман Лянтиери с пониманием усмехнулась, хлопнула в ладоши. Обе девицы - белокожая, веснушчатая островитянка и темноволосая полуэльфка - спешно покинули комнату. Стоящий на пороге мужчина скинул плащ и вручил его маман вместе с небольшим, но пузатеньким мешочком.
- Простите, маэстро, - сказал он, подходя и присаживаясь к столу. Знаю, что побеспокоил вас не вовремя. Но вы так скоропалительно исчезли из-под дуба... Я не догнал вас на большаке, как думал, и не сразу напал на ваш след в городке. Поверьте, я не отниму у вас много времени...
- Все так говорят, а оборачивается иначе, - прервал бард. - Оставь нас одних, Лянтиери, да посмотри, чтоб нам не мешали. Слушаю вас, уважаемый.
Мужчина изучающе взглянул на Лютика. У него были темные, влажные, как бы слезящиеся глаза, острый нос и некрасивые тонкие губы.
- Без проволочек приступаю к делу, - бросил он, переждав, пока за хозяйкой борделя прикроется дверь. - Меня интересуют ваши баллады, маэстро. Точнее говоря, определенные личности, о которых вы поете. Меня занимают истинные судьбы героев ваших баллад. Ведь, если не ошибаюсь, именно истинные-то судьбы реальных героев подвигнули вас на создание прелестных произведений, которые мне довелось выслушать под дубом. Я говорю... о малютке Цирилле из Цинтры. Внучке королевы Калантэ.
Лютик глянул в потолок, забарабанил пальцами по столу.
- Милостивый государь, - сказал он сухо. - Странные, однако, у вас интересы. И вопросы тоже. Что-то мне сдается, вы не тот, за кого я вас принял.
- И за кого же вы меня приняли, можно узнать?
- Не знаю, можно ли. Все зависит от того, передадите ли вы мне приветы от наших общих знакомых. Следовало бы сделать это в самом начале, да вы, видно, позабыли.
- Отнюдь. - Мужчина сунул руку за полу бархатного кафтана цвета сепии, извлек второй мешочек, побольше того, который вручил бордельмаман, не менее пузатый и столь же призывно звякнувший при соприкосновении со столешницей. Просто у нас нет общих знакомых, маэстро Лютик. Но неужто этот мешочек не в состоянии заполнить пробел?
- И что ж вы намерены купить за этакий тощенький кошелек? - надул губы трубадур. - Весь бордель маман Лянтиери и окружающую его территорию?