Несчастный лепрекон на секунду задохнулся, вцепившись обеими руками в край стола, глаза его резко помутнели, голос просел до хрипа:
– Нет, мой король.
Киэнн разжал пальцы, встал и, с некоторым разочарованием, намотал Глейп-ниэр обратно на запястье:
– Свободен. Проваливай на все четыре стороны, – и внезапно ядовито прибавил: – Пламенный привет богу Джа!
Растаман послушно попятился к двери, потом вдруг замер и, с неожиданной дерзостью, осведомился:
– Так что, значит, старые времена возвращаются?
Эльфийский король метнул в него безжалостную молнию:
– Старые времена? – Да если я не найду Ллеу, кровавый террор Аинэке покажется вам женской лаской! Усек? – Вон отсюда.
Дверь стремительно захлопнулась. Этта устремила на Киэнна внимательный изучающий взгляд:
– Ты всерьез?
Он мотнул головой:
– Нет, конечно. Второй волны репрессий Маг Мэлл не переживет. – Но пусть боятся! Распустились!..
Фоморка невесело улыбнулась и как бы подытожила:
– Значит, по-прежнему трое. – Лепрекона утром здесь еще не было.
Киэнн кивнул:
– Однако схема работает. Ждем, Этти, просто ждем.
***
Ллеу очнулся в той же грязной чужой постели. Мир отчаянно кружился в дикой шаманской пляске, комната муторно сужалась и расширялась, тело казалось резиновым и тягучим. Но со всем этим еще можно было смириться. В голове стоял гул, жуткий, монотонный, ни с чем не схожий, выворачивающий кишки наизнанку, призывный напев, требовательный, угрожающий, тысячами игл впивающийся в воспаленный мозг. Что они сделали с ним? Из знойного тумана шаткой реальности вновь вынырнуло бледное лицо фюльгьи-Аманды и беззвучно зашевелило губами. Похоже, внутренний вой перекрывал все посторонние звуки.
– Что вы сделали со мной? – так же беззвучно спросил ее Ллеу.
Она, похоже, услышала и принялась гладить его по волосам, а на глазах ее блеснули слезы. Его особо сильно замутило, он перегнулся через край кровати и выблевал на пол. Мозг свело отчаянной судорогой, и слова чудовищного песнопения постепенно начали складываться в отчетливые фразы. Он знал и этот язык! Это был язык его матери! И сейчас этот древний и страшный язык, полный тьмы и отчаянья, скорби и обжигающего холода, повелительно звал его куда-то за далекое западное море. Гремел набатом в ушах, визжал взбесившейся сиреной, доводил до исступления и полной потери воли...
– Я иду.
Ллеу вновь взглянул на встревоженную Аманду и, тщательно выговаривая слова, произнес:
– Отпусти меня!
Девушка отчаянно замотала головой. Однако теперь сын фоморки уже знал, что ему делать. Поборов тошноту, Ллеу вонзил остановившийся взгляд в свою добровольную сиделку, цепкая петля его воли оплела ее трепыхающееся естество, ядовитым жалом проткнула сознание:
– Выпусти меня!
Аманда поднялась. Шуточное дело – выпустить. Конечно, отец сейчас дрыхнет бревном после вчерашнего, и, скорей всего, еще нескоро проспится. Мать до вечера на работе, пацаны, вроде как, в школе. Никто не остановит ее. Но как она объяснит им все это потом? Она сама же вызвалась приглядеть за психически нездоровым Майком и вдруг он исчез! Впрочем, он ведь уже дважды сбегал, только она тогда была к этому непричастна. А может он и прав, и ей самой давно стоило последовать его примеру? Просто свалить отсюда к чертовой матери! К тому же... да, теперь она понимала... ему нужно... нужно идти... его зовут... туда, за далекое... западное море...
И, окончательно утратив способность мыслить самостоятельно, девушка-зомби послушно отперла дверь и помогла полуслепому от боли и головокружения принцу Маг Мэлла спуститься по лестнице и дойти до калитки, за которой чужой враждебный мир подстерегал его жадными глазами охотящегося ворга, огромного и вездесущего.
***
– А почему тебе просто не позвать его?
Расплавленное полуденное солнце бронзовой струей стекало в распахнутые шторы. Этта зажмурилась.
– Он ответит, и ты сможешь отыскать его.
Киэнн оторвался от процесса наведения творческого беспорядка у себя на голове:
– Даже не проси, Этт. Я все еще не хочу быть финодери.
– Но ведь...
– Нет, – он твердо покачал головой. – Исключено. Сила Глейп-ниэра не может быть обращена против собственного потомка. Ни при каких условиях.
– А в обратную сторону, значит...
– Как видишь, – король с горечью улыбнулся. – Но при обычном раскладе, как ты знаешь, низложенный правитель рода Дэ Данаан просто долго не живет, а потому надежно застрахован.
Мысли Эйтлинн отчаянно метались, точно запертый в клетку стриж.
– Но если это будет единственный выход...
– Этта, ты представляешь себе, что такое король-финодери? – резко оборвал ее он. – Это же зверь. Зверь, лишенный разума.
Он слышал ее мысли. Она осуждает его. Считает, что он всего лишь не хочет пожертвовать собой. Или даже все еще полагает, что подмена может быть его работой, а все прочее – лишь балаганное шоу для отвода глаз...
Она знала, что он слышит. У него была тысяча возможностей сделать это гораздо раньше и не терпеть пытки три долгих года. Нет, Киэнн, я верю тебе, хочу верить, стараюсь верить – ну поддержи же меня сейчас, это так сложно – верить тебе!
Этта шагнула к нему и уткнулась носом в черную кожаную куртку. Он бережно погладил ее:
– «Единственный выход» – это надуманное человеческое понятие, Этти. Даже из Кэр Анноэт их по меньшей мере два: живым и мертвым.
К превеликому удивлению сотрудников отеля, высокопоставленные особы (Киэнн и не думал скрывать настоящего имени и титула, с легкостью убедив незадачливых американцев, что Маг Мэлл – маленькое монархическое государство где-то между Францией, Румынией и Марокко) не стали брать лимузин и заявили, что желают прогуляться пешком по Великолепной Миле. На самом деле Дэ Данаан просто не слишком хотел «светить» свои маршруты, ибо сегодня он намеревался посетить отнюдь не самые благоприятные районы. Фейри частенько любили ошиваться там, поскольку поживиться черным или латиносом куда проще и безопаснее, чем белым – в конце концов, как говорится, да кто их там считает?
Предполагалось взять такси от Мэдисон Стрит до выставочного комплекса Маккормик Плейс, а уже оттуда самыми гадкими переулками прогуляться аж до Мадди Уотерс Драйв или как повезет. Однако на оживленном переходе у Миллениум Парк под ноги им внезапно бросилось нечто грязное и взъерошенное, и орущий троллеподобный янки, по меньшей мере, трехсот фунтов весом, схватил маленького воришку за шиворот. На тротуар дружно шлепнулись знакомая книжулина с толстым драконом и закованным в черный доспех молчаливым рыцарем на обложке и нежно-васильковый крокодиловый бумажник, изъятый, судя по всему, из дамской сумочки невысокой короткостриженой спутницы возмущенного господина. И Киэнн нутром почуял, что сейчас малолетнему мучачо по меньшей мере крепко влетит...
Чертовски неприятно быть чужаком в чуждой стране. И уж совсем дело дрянь, когда ты – беспомощный и никому не нужный чужак. И хотя все те тумаки, что ты получаешь, в конечном счете, обычно идут тебе на пользу, но... Тонкие эльфийские пальцы нервно скользнули по серебристой цепочке...
– ¡Rico! ¡Qué demonios! ¿Qué pasa aca? ¡Tu pobre madre – ¡que en paz descanse! – se suicidaria si te viera aqui!9
Этта изумленно подняла на него глаза: образ жгучего заезжего «десперадо» мало вязался с золотистыми локонами и голубоглазым эльфийским взором, однако, как ни странно, похоже, более никого из присутствующих, кроме ее самой, сей явный диссонанс нимало не смущал. Самые впечатлительные даже опасливо оглянулись, видимо, пытаясь удостовериться, что не забрели ненароком в какой-нибудь латино-американский район. Киэнн же тем временем услужливо подобрал с земли синий квадрат крокодиловой кожи и, протянув его хозяйке, перешел на отвратительно ломанный английский: