– Еще успеешь расплатиться, – беспечно обнадежил его Нёлди.
«Да что ты смыслишь в этом, никс!» Однако, он промолчал. Холодно обернулся к высокомерному пикси, с наслаждением прочел разочарование в его глазах (проклятому мерзавцу так хотелось вывести его из себя, а потом привселюдно поставить на место!), примирительно кивнул вожаку воргов:
– Так и быть, Гварн, если тебе и впрямь охота опекать моих домочадцев – буду признателен. Из меня ведь и воин, и охотник весьма посредственный.
– Не прибедняйся! – внезапно, со сдержанной гордостью, ухмыльнулся его рыжеволосый гуру. – Что-что, а постоять за себя ты как раз сумеешь!
И тут же нанес удар в спину расслабившемуся оппоненту:
– Вот только воспитывать младшего сына после того, что ты сотворил со старшей дочерью, я бы тебе точно не доверил!
Киэнн выдохнул:
– Да это он меня воспитывать будет! И, держу пари, я у него буду по струнке ходить, как лучший из отцов! – с почтением глянул на Этту. – С ним сейчас разве что Эйтлинн справится, и то потому, что фоморка. А я так, рядом постою, громоотводом поработаю.
Ойстэ наконец одобрительно хмыкнул:
– Ладно. Если что – зови. Где меня искать – ты знаешь.
***
Кристально-прозрачные ладони сонной реки с обеих сторон обнимали белый лингам твердыни Бельскернира. «Вечный гимн либидо, застывший в камне и золоте! – усмехнулся про себя Киэнн, бросив прощальный взор на прежнюю обитель. – О чем они думают, слепо копируя безумства нашей архитектуры? О чем думаем мы – и слепцу понятно!» Сумрачно-зеленые змеи плюща льнули к стенам башни, пронзающей небо, точно древний дух, утративший былую оболочку, карабкался в чужие запертые окна. Розовый куст пьяной нимфоманкой припал к стопам горделивого творения ётунов. Первая растревоженная птица пела свой легкомысленный сонет восходящему солнцу...
Киэнн спустился к реке, увлекая за собой расхлестано-сюрреалистичную мадонну (кто-то успел накинуть на плечи Эйтлинн потрепанный алый плащ, едва прикрывавший ее от утренней прохлады), передал ей бесценную ношу, удивленно жмурившую золотистые фоморские глазенки навстречу румяному зареву востока, и медленно протянул к воде руки, обращенные ладонями вниз. Дальний горизонт купался в пушистой дымке.
– Я сотку тебе хрустальный челн из рассветных туманов, – прозвучало напевным заклинанием. Полуэльф хитро усмехнулся, искоса глянув на свою зачарованную спутницу: – Думаешь, шучу?
Лебяжья шея эльфийской ладьи сама собой поднялась над искристой рябью волн. Эйтлинн вдохнула, не в силах пошелохнуться от восторга. Киэнн удовлетворенно щурился:
– Вот он, твой волшебный мир, Этт! – голос знакомо прыгнул на гадкую ноту: – Только не будь такой сучкой!
Этта беспомощно качнула головой:
– И кто тебя в сказку пустил?
– Да дурень какой-то наверняка!
Этта осторожно коснулась прозрачно-звенящего борта чудесного судна:
– Она настоящая?
Киэнн радостно мотнул довольной рожей:
– Иллюзия, конечно!
И с интересом проследил, как та в нерешительности замерла перед хрупким видением, сотворенным его неумелой магией:
– Ну, достаточно прочная иллюзия, чтобы прослужить лодкой недельку-другую, – он протянул ей руку: – Ступай смело, Этт! Поверь, если я утоплю тебя вместе с пацаном в этих водах – спасибо мне точно никто не скажет!
Киэнн почувствовал легкий укол, рожденный серебристой сталью – кажется, его шутку не оценили по достоинству.
– Кстати, как его звать?
– Ллевелис.
– Оооо, – протянул подменыш. – Значит, Ллеу. Ну, здравствуй, Ллеу, кара ты моя небесная!
Трое ступили на борт, послушный челн расправил крылья и скользнул по течению, меж берегов, укутанных белой вуалью цветущих яблонь. Этта прильнула к плечу своего златогривого проводника:
– Киэнн, – сорвалось неожиданным любопытством, – сколько ты хранил мне верность?
Полуэльф строптиво тряхнул кудрями, вспомнив аромат малины и хлесткий хвост настойчивой хульдры:
– Минут десять!
Этта поперхнулась смехом:
– Ты превзошел все мои ожидания!
Он притянул ее к себе, сам с трудом сдерживая хохот:
– Чего не сделаешь для любимой женщины!
Белые мотыльки упали им на плечи венчальным венком.
– Погоди, – Этта тревожно взглянула на молчаливого младенца, неуверенно пытаясь удержать бесстыдные ладони, скользнувшие по русалочьим изгибам ее лазурного тела, – он же смотрит!
Подменыш беспечно улыбнулся в ответ:
– Если ему не понравится – я первым узнаю об этом.
***
Хрустальная птица-ладья безмятежно летела над гранью волн, словно прима-балерина в чарующем танце. Гладкие спины форели бесконечно чертили живую сеть перед глазами, важный старик-лосось тянулся кольцом серебристых губ к заветным плодам орешника. Мохнатые склоны выгибали ленивые спины, подставляясь текучему меду солнечных лучей. Воздух сочился сладким изюмом, шальным дурманом земляники и вязким ароматом лип. Усердные пчелы, измазанные желтой пудрой цветов, небрежно роняли крупицы пыльцы на подставленные ладони.
К полудню Эйтлинн укачало, да и юный король начал капризничать. Киэнн причалил в густых зарослях щеголявшей жемчужными подвесками черемухи и принялся вспоминать с горем пополам вбитую хвостатой плутовкой Сиг науку кулинарии. Впрочем, долго страдать ему не пришлось: черемуховый куст отозвался задорным хохотом, и упомянутая хульдра предстала его глазам.
– Ты меня так и будешь преследовать? – проворчал подменыш, однако обреченно уступил ей место у наколдованного очага – очередной исправно работающей иллюзии. Сокрытая бесцеремонно наклонилась к Эйтлинн и чмокнула ее в щеку:
– Он часто называл меня твоим именем, – длинный коровий хвост непроизвольно выписал диковатую параболу. – Я злилась.
И пока фоморка переваривала искусно поданную лесть, златокудрая бестия принялась за стряпню, походу, без тени стеснения, вводя ее в курс событий прошедшего полугода. Киэнн демонстративно заткнул уши и ушел на рыбалку – женщины не возражали...
По завершении импровизированного банкета, специально для которого длиннохвостая хитрюга припасла крынку свежесбитого масла и изящный графинчик черносмородиновой настойки, добровольные изгнанники вновь двинулись в путь. На прощание, старательная троллиха снарядила захмелевшую Эйтлинн увесистой полотняной сумкой, и быстро вложила ей в ладонь крохотный букетик из лаванды, розмарина и репейника, туго перевязанный локоном ее собственных золотистых волос.
Киэнн одобрительно кивнул:
– Бери, Этт, не бойся: это она не порчу наводит, это она тебе свою преданность предлагает. Заметь, не мне, а тебе, – подчеркнул он.
Хульдра презрительно фыркнула:
– А ты кто такой вообще?
– И то верно...
Этта растерянно сунула амулет к прочим гостинцам и распрощалась с новой знакомой. Берега вновь потянулись туманной вереницей, любопытно разглядывая неприкаянную королевскую чету. Киэнн рассчитывал добраться до холмистого края на закате, дабы не испытывать терпение нового правителя Маг Мэлла. Впрочем, тот блаженно дремал на руках задумчивой хозяйки Аннвна...
И вот, золотые груди потаенных сидхов1 полыхнули в лучах заходящего солнца, словно живая Артемида Эфесская обнажила свои красоты перед рдеющим ликом вечернего неба. Киэнн отпустил колдовскую ладью, и она растаяла, обратившись облаком тумана. Этта изумленно глазела на своего старого знакомого:
– Ты же говорил, что ничего не умеешь!
Полуэльф хитро поднял брови:
– А где ты что-нибудь видишь?
И пока та соображала, что на это ответить, стремительно продолжил:
– Когда-нибудь играла в AD&D магом-иллюзионистом? – Самая бестолковая специализация! Так вот в действительности – все еще хуже. Но, увы, это – единственное, что я теперь все же умею.
– Мне кажется или тебе действительно доставляет определенное удовольствие заниматься этаким самоуничижением? – недоверчиво зыркнула на него фоморка.
– Тебе показалось.
Широкое подножие величественного холма блаженно утопало в белой постели цветущего боярышника, а тонкий краешек догоравшего светила венчал его горделивую вершину лучистой диадемой. Киэнн свернул чуть правее и шагов через двести-триста наконец нащупал рукой заветную прохладу нефритовой арки: два переплетенных змея, вытесанных из нежно-зеленого камня, яростно пожирали друг друга. Этта от удивления охнула.