Он насторожился:
– И сколько тебе сейчас?
– Пятнадцать.
Киэнну стало стыдно. Он отпустил руку глейстиг, и та радостно отпрыгнула, дуя на обожженную рану. Бежать она уже не пыталась. В конце концов, он знал ее имя.
Ровнехонько срок со дня его низложения. Вот почему он не знает ее. Вряд ли она врет. Либо делает это чертовски искусно, что мало похоже на ее жалкие потуги на старте. Баваан Ши вполне заслужили свою судьбу (хотя и жаль их немного, плясали они так, что, глядя на них и умереть не страшно), но она-то была еще совсем ребенком!
– Ты участвовала в их шоу?
Она кивнула. Даже не отрицает. Затем смущенно добавила:
– Дважды.
Обескровленные, разодранные на части трупы. Реки крови, которыми безумные актрисы горделиво красили себе щеки и грудь – боди-арт маньяка. Полные пригоршни, дымящиеся рубиновой влагой – и толпы зачарованных ротозеев, покорно ждущих, когда придет их черед… Ну и черт с ним, четыре года в Сенмаге – тоже не сахар, довольно с нее!
Киэнн встал и молча оделся. Глейстиг запуганно поглядывала на него исподлобья. Маленькая наивная девочка. Тихая и послушная. Кто виноват, что такова ее природа? Что от рождения она не знала иного образа жизни, кроме как проливать кровь парализованного колдовской пляской поклонника?
– Королева Аинэке мертва, – он не стал приближаться, чтобы не пугать ее еще сильнее. – Твой приговор недействителен. Ты можешь вернуться, когда захочешь.
Подменыш замялся:
– Ну, после того, как я решу одну проблему… здесь.
Глейстиг несколько раз моргнула своими посеребренными ресницами, затем смущенно спрятала руки за спину – ни дать ни взять виноватая школьница, только пара сапог на голое тело на школьную форму не тянет:
– То, что я делаю – это плохо?
Киэнн покровительственно усмехнулся в ответ:
– Нет, почему же. Они ведь даже удовольствие от этого получают. Все честно.
– А то, что делала моя мать?
Дэ Данаан все же подошел к ней и взял ее за подбородок:
– Слушай, Грана. Если вздумаешь делать то же самое… – он выдержал паузу и повторил свою коронную фразу: – ...по крайне мере, делай это хорошо! И не жди ничего хорошего.
Он улыбнулся, листая обожженные страницы памяти:
– Твоя мать была дивной танцовщицей. Аинэке не не ценила искусства!
Отдернул пропахнувшуюся дымом кальяна штору и еще раз погладил ее по щеке на прощание:
– Но в постели ты лучше!
***
Нёлди решился проведать заветную могилку близ оказавшегося столь удобным местом для волчьей засады мавзолея только часа четыре или пять спустя. Мало ли что взбредет в это пустующее пространство между чьими-то серыми ушами… Никс постарался максимально удостовериться в том, что за ним никто не следит, и только тогда осторожно приблизился к месту недавней стычки и, опустившись на колени, старательно ощупал длинную надгробную плиту у подножия мрачноватого серого креста. Безрезультатно. Пошарил в траве слева и справа от надгробия и секунд через двадцать наткнулся на разбитый объектив. Сомнений не оставалось: цель волчьего вандализма улетела сюда. Однако «тушка» расколоченного «Никона» отсутствовала. Со всеми своими потрохами. Неужто вервольфу ума хватило? Или кому-то другому неймется посреди ночи? Темень стояла непроглядная, только и жди восставших мертвецов, время далеко за полночь. Нёлди вспомнил о фонарике телефона и еще раз тщательно исследовал окрестности в его блеклом мерцании. Ничего приметного. Тонкий отпечаток женского каблучка, как-то под наклоном вспоровшего влажноватый грунт. Ребристый след мужского ботинка невдалеке. Еще раз они же. Судя по всему, свежие – примятая трава едва начала распрямляться. Никс в очередной раз пожал плечами про себя. И как понимать этих смертных?
Тело почти любого фейри становится туманом, песком или придорожным камнем через два-три часа после гибели. Магмэллиане не знают кладбищ, и у них нет в том нужды. Однако обитатели стареющего мира почему-то находят в смерти и местах массового захоронения особую романтику и очарование. И все это при том, что их труп – не более, чем груда гнилого мяса. Почему они не ходят предаваться возвышенным мыслям и греховным ласкам на помойки? Суть ведь та же…
В траве что-то ослепительно блеснуло. Водяной протянул руку и извлек из-под свежеопавшей листвы массивный, серебристо-черненый кулон, изображавший голову козла, старательно втиснутую внутрь перевернутой пентаграммы. Глаза Бафомета поблескивали крохотными рубинами и не похоже, чтоб он был дешевой и ничего не значащей побрякушкой. Если его обронил тот же человек, что подобрал обломки отнюдь не нового «Никона» – обмен выйдет вполне привлекательным. Никс сунул нечаянную добычу себе в карман и зашагал в сторону ближайшего круглосуточного интернет-кафе.
Несколько часов спустя, все местные форумы и доски онлайн-объявлений запестрели сообщением о «дорогом, судя по всему, старинном нашейном украшении, найденном в ночь на 27-е сентября в районе кладбища Роузхилл» – Нёлди постарался тактично опустить детали. Хозяин Бафомета обнаружился уже на следующий вечер. Верней, хозяйка. И, похоже, дипломатичность никса была излишней: она гордо назвалась ему именем Лилит и настойчиво попросила сохранить номер ее телефона, начинавшийся с пресловутых трех шестерок. Отправляясь на назначенную встречу на Брин-Маур авеню к небольшому магазинчику алхимических искусств, Нёлди дал самому себе клятвенное слово не заводить никаких интриг с очередной культисткой.
Однако, когда это нечто выпорхнуло ему навстречу прямо из зеркальных дверей смешного ведьминского магазина – никс едва не пожалел о принесенном обещании. Ее каштановые кудри обвивали чудесное личико озорным облаком и ниспадали на приоткрытые смуглые плечи и спину, покачиваясь шелковистой гривой до самых ягодиц. Судя по всему, кто-то в ее породе был как минимум метисом, наградив юную прапраправнучку Покахонтас индейскими скулами, широкой грудью и сильными ногами. Ни дать ни взять молодая кобылица. А еще этот запах… Киэнн воротит от него нос, считая людских самок своего рода животными, а его, Нёлди – едва ли не зоофилом. Вот уж чья бы корова мычала! Да, они как бы более материальны, более приземленны, более покорны и беспомощны, в этом есть своя особая прелесть, ты всегда знаешь, что она наверняка не растворится в твоих руках, улетев к потолку золотистым облачком дыма и не проклянет весь твой род до седьмого колена (а даже если и сделает – все это останется не более чем словами). И этот восхитительный терпкий запах пота и эстрогенов, который они так старательно маскируют и перебивают духами и дезодорантами, видимо, подсознательно пытаясь скопировать жасминно-яблочный или соленовато-морской аромат фейри! Ну да, коктейль иногда выходит еще тот…
Никс торопливо нашарил в кармане заветный серебряный кулон и, не глядя, всунул его в узкую холодную ладошку хорошенькой дьяволопоклонницы. И когда она, своим шепчущим голоском, пропела ему бессвязные слова благодарности в ответ – бедолага водяной понял, что в очередной раз тонет.
– Мисс… – он прикусил проколотую в шести или семи местах губу, все еще припухшую от недавних истязаний, и понемногу взял себя в руки: – В том самом месте, где я нашел вашу вещицу, чуть ранее я потерял свою. И полагаю, что она у вас. Мне кажется, было бы разумным вознаграждением за мои старания, если бы вы…
– И что же это было? – с видом ангельской невинности, склонила голову набок она.
Никс потеребил себя за мочку уха, также неоднократно пострадавшую, и решительно выпалил:
– Отдайте снимки. Все остальное можете оставить себе.
Ведьмочка заметно заинтересовалась:
– Это ваши снимки? На них – ваш приятель?
Никс невольно покривился:
– Ну, не сказал бы…
– Он – очень интересный… субъект, – тоном заговорщицы протянула она.
Кишки боггарта, теперь она уцепится за эти фотографии, как за прямое свидетельство вмешательства Сатаны или черт ее знает, что там у нее на уме! Нёлди энергично замахал руками:
– Послушайте, он – не дьявол и не что-то подобное, он просто немного урод от природы, да еще к тому же псих. С мозгами не дружит. Пренеприятный тип, между прочим.