– Ты говорил, в Маг Мэлле болезней нет, – она вновь измученно обернулась к, казалось, дремавшему в своей детской кроватке ребенку: – У него жар. И он не приходит в сознание.
Язык присох к гортани, по спине пробежала вереница невидимых муравьев. – Он знал эти симптомы. И знал, что это означает. Но, черт возьми, ведь прошло всего лишь каких-то три года! С другой стороны, еще ни один Дэ Данаан не брал в руки эту проклятую дрянь в младенческом возрасте...
Киэнн сделал шаг ватными ногами, пылающий ад комнаты как-то заметно померк... Черт, держи себя в руках, не до дамских обмороков сейчас! Как в страшном сне, преодолел девять метров, отделявших его от изголовья кровати, и бессмысленно уставился на распростершегося в беспамятстве мальчика. Стальные тиски ужаса медленно отпустили, на их место пришла ярость – слепая, безудержная, точно отдача после выстрела. Точно гулкое эхо после истошного крика.
– Ты рехнулась, сучка фоморская?
Эйтлинн дернулась и вспыхнула. Киэнн никогда не был образцом деликатности, но...
– Думала, я настолько слепой, что не увижу?
– «Увижу» что? – Этта скрипнула зубами. Отвечать на оскорбление просто не хватало нервов.
– Это не Ллевелис! – уже почти орал на нее полуэльф. – Это – человек!
Тут его голос упал, в словах скользнула горечь и даже некоторое сожаление:
– И он умирает...
Дэ Данаан решительно сорвал с полуживого существа серебристую цепочку Глейп-ниэра и быстро намотал ее себе на запястье.
– Зачем ты это сделала?
– Я сделала?!? – Этта с трудом вынырнула из пучины шока, точно утопающий продирается на поверхность.
– А кто же еще? – он жег ее ненавидящим взглядом. – Спасти его хотела? Здесь так не делают! В моем роду так не делают!
Этта осела наземь, пытаясь сложить в мозгу куски разлетевшейся вдребезги мозаики. Ребенок был похож на Ллеу, как две капли воды схожи друг с другом. Что он видел в нем, чего не видела она? Тем временем Киэнн еще раз окинул подменыша презрительным взглядом:
– Грубая работа. Даже у меня бы лучше получилось. А еще фейри!
Он считает, что она подменила собственного сына!
– Слушай, я же даже не знаю, как это делается!
– Оно и видно!
Эйтлинн медленно поднялась, шагнула к кухонному столику, вытянула нож и, стиснув зубы, разрезала себе ладонь:
– Допроси меня.
Сталь лязгнула в ответ, голос казался чужим и безжалостным:
– Так и сделаю.
Волна яростной боли обожгла каждый нерв перепуганного тела, впечатала в пол, раскаленными щипцами вырвала из сознания любые попытки к сопротивлению. Однако фоморка еще раз отрицала свою вину.
Киэнн опустился рядом с ней на колени и нежно тронул за плечи:
– Прости, Этт.
Она подняла на него обозленный взгляд:
– Жаль, что я не могу сделать то же самое!
Уголки его губ дернулись в невеселой усмешке:
– Нашла о чем жалеть! К тому же у меня безупречное алиби.
Этта зло хлестнула его недоверием:
– И в чем же оно заключается?
Король-подменыш вновь ответил ей печальной улыбкой:
– Ну, по меньшей мере, у меня все еще нету клыков. И волосы на роже пока не растут.
Он уже как-то посвящал ее в суть этого «откровения». Существовали определенные табу, преступить которые представитель рода Дэ Данаан не мог ни при каких условиях, ибо наказанием за таковой проступок было немедленное обращение в чудовищного финодери – жуткую звероподобную тварь, чего горделивые эльфы боялись больше самой смерти. Часть запретов казалась ей логичной, часть – абсурдной, одни были – персональными, другие целиком совпадали с общими законами Маг-Мэлла. В числе всего прочего, одними из самых жестоких и грязных преступлений почитались убийство, нанесение увечий либо другое сознательное действие магического или физического характера, ставящее под угрозу жизнь и безопасность существа (равно фейри или человека), не достигшего своеобразного «совершеннолетия», которое, грубо и условно, приходилось на пятнадцатый год жизни. То есть, говоря попросту, малого ребенка. Учитывая магмэллианскую «плодовитость», подобная строгость представлялась отчасти разумной. Обычной карой за упомянутое деяние была смертная казнь, потомка же племени Дану ждала неотвратимая мутация. Будучи обращенным финодери, виновник утрачивал разум, прежние магические способности и саму свободную волю. Впрочем, если пострадавший оставался в живых – наказания можно было избежать. Но тут, судя по всему, был не тот случай.
Этта задумалась. Почти сразу на закате ее склонил внезапный сон, она не увидела в этом ничего предосудительного, уложила Ллеу (он, как всегда, бурно протестовал, требовал Киэнна и непрестанно рассказывал, что тот обещал покатать его на своей волшебной лошади; в общем, это еще однозначно был ее Ллеу, маленький трехлетний тиран, который мог дать фору девятилетнему человеческому детенышу) и ушла подремать. И – точно провалилась в бездонный колодец. Однако вновь не придала этому особого внимания – ну, должно быть, устала за день. Проснулась уже по полуночи. Он часто, хрипло дышал и как-то странно подрагивал. Кожа его пылала, как раскаленный камин. И – она так и не смогла его разбудить.
– Ну и кто же из твоих ненормальных подданных мог быть настолько безумен, чтобы совершить подобное преступление?
Киэнн продолжал отрешенно смотреть на мечущееся в горячке существо – ему явно чуть полегчало после того, как ядовитую сталь у него отняли, но в сознание он по-прежнему не приходил. – Однажды то же самое произойдет с ним? И ее настоящим сыном (если, конечно, есть хоть малейшие шансы вернуть его)?
– Любой. И ни один.
Он еще секунду подумал:
– По правде говоря, ни у кого из них, кроме нас с тобой, нет ни одной понятной мне причины совать голову в петлю. Не представляю, кому это могло быть нужно.
Отвернув край одеяла, расстегнул детскую рубашку на груди маленького человеческого существа. – Обычный ребенок, лет десяти. Размытый, едва заметный отпечаток прикосновения фейри, но кого именно – определить уже невозможно. Человеческие тела не слишком хорошо сохраняют на себе следы подобного воздействия. Да и воздействие-то было почти минимальным...
– Его природу оставили нетронутой, в нем нет ни капли от фейри. Тот, кто это сделал, был либо чудовищно криворук, либо преднамеренно хотел лишить меня наследника.
– Ты можешь узнать, что он сделал с настоящим Ллеу? – голос Эйтлинн прозвучал слабо и просительно.
Киэнн качнул головой и мрачно ухмыльнулся каким-то своим глубоким воспоминаниям:
– Если б это было так просто!..
Этта вновь, с раздражением, взглянула на странный слепок, так умело подражающий каждой черте того, с чьего облика был снят: вот он знакомо покривил губы, вот дрогнули ресницы, которые, казалось, она не спутала бы ни с одними другими во вселенной...
– А есть хотя бы способ распознать, кто на самом деле этот человек и как он по-настоящему выглядит?
Полуэльф вздохнул:
– Препарировать? – Но знаешь, я совсем не хочу быть финодери...
– То есть ты ничего не будешь делать?! – фоморка вновь сорвалась на волне раздражения.
– Что-то буду.
Чертовски трудно думать, когда самка истерит, а малолетнее существо, до безумия схожее с твоим собственным сыном, умирает на твоих глазах. В твоем доме. И пойди докажи кому-нибудь, что это не твоих рук дело.
«Я могу допросить их всех. По очереди. На это уйдет несколько суток и мой мозг наверняка перегорит. И еще не факт, что будет результат. Тот, кто это сделал, должен был коснуться Глейп-ниэра. Держать его в своих руках. Судя по всему, он выжил. По крайне мере, не умер прежде, чем завершил ритуал подмены. Но как надолго? И, если он мертв, чего ради...
Брось, Киэнн, ты же просто не хочешь причинять им боль! Только вчера они делили с тобой свой хлеб и постель, а сегодня будут валяться у твоих ног, выкашливая кровь из легких. Четыре тысячи фейри, а истинный виновник может оказаться по ту сторону мирозданья в неподвластном тебе мире мертвых, или, по меньшей мере, в труднодоступном для Глейп-ниэра мире людей, и попросту не придет на твой призыв...»