– Где ты все это достал?
– Украл.
– Серьезно?
Этта предостерегающе качнула головой. Полуэльф равнодушно пожал плечами:
– Все фейри это делают.
Дальше пошло хуже: из неведомо где прихваченной спортивной сумки, были извлечены черные кружевные трусики на шнуровке, атласный корсет с лентами, латексный пояс с чулками, черные шелковые перчатки, довольно вульгарное готическое платьице с высокой стойкой и черные лакированные ботфорты на тонком каблуке с ремнями и заклепками.
– А где хлыст? – поперхнулась Эйтлинн.
– Забыл прихватить.
– Киэнн, ты в другие магазины вообще не ходишь?
– Слушай, давай ты не будешь перебирать харчами!
Этта еще раз озадаченно осмотрела свой инвентарь:
– Мне под фанатку Kiss гримироваться?
Подменыш состроил ей «глазки»:
– Ну, сперва была мысль одеть тебя под гейшу, но я подумал, что ты не вживешься в роль.
Этта обреченно вздохнула и принялась за работу. Киэнн какое-то время нервно наблюдал за тем, как она пачкает корни волос и неровными разводами наносит тональник на шею. Затем старый развратник психанул и принялся создавать мэйк-ап своей подопечной собственными руками. Когда последний штрих бледного готического образа был наконец нанесен, Этта с удивлением взглянула на женщину, взиравшую на нее из страны Зазеркалья.
– И что ты еще умеешь?
Полуэльф только хмыкнул в ответ. Затянул у нее на груди корсет...
– Чаще приходилось развязывать, но вычислить обратную последовательность не так уж и трудно, – продолжая самодовольно ухмыляться, комментировал он.
...и помог справиться с поясом. Глупая высокая стойка платья давила на шею, высокий каблук заставлял чувствовать себя циркачом-гимнастом на ходулях, да и вся эта груда одежды, от которой она успела изрядно отвыкнуть, казалась ненужной обузой. Этта пару раз прошлась туда-обратно по комнате (милосердный Ойстэ переправил человеческого детеныша в свою лабораторию, тяжелый запах смерти развеялся и теперь здесь дышалось чуть полегче) и перевела вопросительный взгляд на Киэнна. Тот придирчиво осмотрел черный резной силуэт партнерши и раздраженно чертыхнулся:
– Я кретин! Забыл про бижутерию. – Какая ж ты готка без анкха на шее и перстня с черепом на пальце! Ну да исправим этот недочет уже по ту сторону.
Он неожиданно пронзил ее строгим взглядом:
– И не вздумай там с кем-нибудь развратничать! Если не убеждена, что он пьян в доску или под кайфом от чего-нибудь сильнодействующего.
– Учту, папочка.
Королевская чета покинула сидх и направилась вверх по течению. Хрустальные бока призрачной ладьи мрачновато сверкали в предрассветной дымке, холодное молоко лунного света тягучими каплями стекало по ее резным крыльям. Серебристая тропа зачарованно-дремлющей реки знакомо бежала под темно-малахитовыми сводами ночного леса. Вот костлявая драконья лапа раскидистого дуба оперлась пальцами-корнями о каменистый обрывистый берег. Вот рябиновый куст, рыжехвостой лисицей, спустился к водопою. Вот ветхий камышовый шалаш козлоногого соседа-уриска, испуганной дневной птицей, прижался к пенной щеке водопада...
Маг правит насквозь – и серебристые струи покорно расступаются, срывая маску преграды с влажного лика скалы. Поток замедляется и торопливо темнеет, точно опрокинутая бочка черничного сока. Небо окутывает странников липким белым пухом, меланхоличные белесые тени болезненно тянут к ним свои изможденные руки под черной луной.
Этта бросила осторожный косой взгляд на Киэнна: золотое пламя его кудрей угасло и темной грозовой тучей стекало на спину. Не исключено, что ее монохромный готический образ пришел ему в голову именно здесь, в междумирье.
Существовало, по меньшей мере, несколько путей в Сенмаг из Маг Мэлла, равно как и оттуда сюда, все они вели через черную зону межмирья и занимали от двух до пяти часов. Похоже, что древняя дорога к индейскому озеру Мичиган была одной из самых наезженных и коротких. Знала Этта и о возможностях «срезать» дорогу, однако, судя по всему, ими пользовались только в самых экстренных случаях либо же когда сохранность доставляемого субъекта не играла значительной роли. Именно таким способом когда-то в распахнутую пасть Кэр Анноэт одновременно вбросили ее и Киэнна. По счастливой случайности, оба выжили. Однако теперь черно-белый эскиз безумного художника миролюбиво влек их обесцвеченное суденышко к порогам основательно забытого мира, который она когда-то искренне считала своей родиной...
Киэнн хмурился – он не любил эти путешествия. В первый раз его вели через черную дыру междумирья тринадцать лет назад, когда юная Аинэке скоропалительно заявила свои права на наследование. Вели под охраной и связанным – хотя куда он мог бежать? Его ожидал один год жизни в Сенмаге – мире, из которого он был когда-то извлечен в младенческом возрасте и в котором за всю свою недолгую жизнь так и не удосужился ни разу побывать – а затем неизбежная смерть. И черная сквозная рана луны в простреленном небосводе казалась ему по меньшей мере дурным предзнаменованием...
Впрочем, вымолить даже эту милость оказалось непросто. Ненаглядное чадо ненавидело его со всем жаром истинной Дэ Данаан, и он, по правде говоря, испытывал к ней ответные чувства. Ей было четырнадцать, и она спешила избавиться от зажившегося на белом свете отца прежде, чем минует возраст неприкосновенности. Она всерьез полагала, что он может разделаться с ней? – И почему он никогда не следил за тем, чему ее учили?.. Хотя, бесспорно, поводов страстно желать видеть наследницу размазанной по белоснежному дворцовому мрамору полов она давала ему предостаточно. Однако он каждый раз сдерживал себя и неизменно вымещал злость на ком-либо, вроде подвернувшегося под горячую руку Нёлди. И все же никс простил ему жестокую и незаслуженную расправу. А вот дочь ничего не простила...
Она имела полное право отказать ему в последней просьбе. И намеревалась им воспользоваться. Он выторговал желанную отсрочку лишь наотрез отказавшись обучить ее искусству владения Плетью до тех пор, пока она не даст ему слово. Это было рискованно, она могла разобраться сама – но это сработало. Она сдержала слово. А он не сдержал...
Лжец. – Тогда ему казалось, что он поступает по справедливости: восемь из двенадцати месяцев свободы, дарованной ему по законам его страны, он провел за решеткой по закону страны иной. Но не стал ли он сам причиной безумия дочери, преступив одно из непреложных правил Маг Мэлла? Он должен был умереть – и по сей день жив. Уж не за это ли с него продолжают брать кровавую и непомерную плату?..
Подменыш тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Беспечно улыбнулся насторожившейся Этт – лжец, лжец, лжец! – и свернул направо у неизменной развилки. Впрочем, что в этой странной субстанции полумира когда-либо менялось? – Разве что ты сам да твои спутники на борту.
Во второй раз его спутником был не кто иной, как мистер Рыжая Морда – его бесстыдный и безжалостный наставник, умудрявшийся взирать на низложенного короля сверху вниз, несмотря на то, что ростом едва доходил ему до пояса. И то путешествие было долгим, поскольку Ойстэ ни разу не волновало, чем оно завершится: время его оставалось бесконечным, а судорожные метания испуганного ученика лишь забавляли.
– Кажется, я знаю, что первым делом сделаю, когда мы все же прибудем в мир смертных: распечатаю и расклею на каждом столбе твой портрет с подписью: «В зоопарки не пускать!» Дай тебе возможность дергать тигра за усы – и ты не остановишься, пока не выщипешь их под чистую!
Пикси лишь самодовольно ухмыльнулся:
– Давай вперед, кошка паленая!
Развилку он в тот раз, понятное дело, пропустил. А за ней был долгий путь в никуда и падение с пятисотметрового водопада в финале. Именно тогда он пережил первую в жизни удачную трансформацию...
Последний всплеск черничного моря, точно затихающий крик подстреленной птицы – и черно-белый негатив обретает цвета и запахи реальности. Крепкий сгусток стандартных портовых ароматов, приправленных горечью дыма, кисловатым привкусом пота с примесью всех прочих человеческих выделений, да пряной ноткой ванили, струящейся из приоткрытых дверей утренних пекарен, яростно ударил в отвыкшие ноздри. Этта закашлялась, глаза слезились. Полуэльф сочувственно взглянул на нее: