— Джо… Дай я тебе помогу! — Казалось, голос девушки доносился издалека, и в нем слышалась паника.
Если она подойдет ближе, то сможет отвлечь его, и Шмельц сумеет что-нибудь предпринять. Он заставил себя не обращать внимания на ее голос.
Внезапно по его телу прошла тягучая волна боли, и он, дернувшись, сел на стул. Он с трудом открыл глаза, продолжая удерживать пистолет.
И тут девушка снова сказала:
— Прошу тебя, Джо!
— Двинешься еще раз — и я стреляю, — сказал Фолькманн, не глядя на нее.
Он увидел, что Шмельц откинулся на спинку кресла и спокойно сказал:
— Ты ведь истечешь кровью, Джозеф. Послушайся девушку.
— Рассказывай, что должно произойти.
— Поразительный ты человек, Джозеф. Ты это знаешь?
— Рассказывай давай.
— Поразительно, что ты понял, что происходит. Что ты нашел меня. Я восхищаюсь твоими способностями, твоим упорством. Твоим мужеством. — Шмельц помолчал. — У тебя немецкое имя, но ты ведь не немец, не так ли, Джозеф? Ты англичанин.
— Рассказывай, Шмельц. Кем бы ты, черт побери, ни был.
— Ты знаешь, кто я, Джозеф. Как и я знаю, кто ты. И я знаю все о твоем отце.
Лицо Фолькманна исказила ярость. Он бросил быстрый взгляд на девушку, и она сказала:
— Джо, он заставил меня рассказать обо всем.
На ее лице отразилась боль. Это правда или ложь? Несколько минут назад он хотел спросить ее, что она им рассказала и почему она это сделала, но теперь это почему-то было неважно. Единственное, что имело значение, — это Шмельц, чье лицо временами расплывалось, когда у Фолькманна расфокусировалось зрение.
Шмельц наклонился ближе и заглянул Фолькманну в глаза.
— Послушай, я хотел бы объяснить. Ошибки прошлого не повторятся. То, что случилось с твоим отцом, больше не повторится, Джозеф. Никогда.
— Я в это не верю, Шмельц. И ты не веришь. Возможно, это и не произойдет с евреями, но с другими людьми такое обязательно случится. Твое время вышло. Скажи мне, что произойдет в Берлине, или я убью тебя прямо сейчас.
Шмельц помедлил, глядя на телефон. В его кротких голубых глазах светилась уверенность.
— Ты не сможешь остановить то, что происходит. Не сможешь предупредить ваших людей в Берлине или министров.
— Рассказывай! Быстро! — Пальцы Фолькманна сильнее обхватили рукоятку пистолета. — РАССКАЗЫВАЙ!
Вопль Фолькманна эхом отразился от стен комнаты. Зрачки Шмельца расширились, и он сглотнул, дернув кадыком. Голос у него звучал хрипло.
— Заседание кабинета министров состоится в здании Рейхстага. Обязанности Долльмана сейчас исполняет Вебер. Он предложит меры для того, чтобы остановить происходящее. Но эта встреча — часть нашего плана.
— Как это возможно?
— После того как Вебер выдвинет свои предложения и их примут, он извинится и под каким-то предлогом выйдет из комнаты. Пойдет в свой кабинет.
Шмельц замялся. Фолькманн посмотрел на его лицо и снова сильнее стиснул рукоятку пистолета.
— Продолжай.
— Вебер оставит свой чемодан внутри, в подвесном кабинете. Отойдя на безопасное расстояние, он активирует устройство в чемодане. Бомба взорвется, убив только тех, кто находится внутри подвесной комнаты, в которой сейчас заседает кабинет министров. Там никто не выживет. Все министры погибнут. Вебер будет все полностью контролировать. Он один.
Шмельц помолчал. Наступила тишина, и Фолькманн посмотрел на девушку.
Она умоляющее смотрела на него, а в уголках ее глаз стояли слезы. Он хотел верить ей. Хотел, чтобы она остановила его боль. Но сомнения, раздиравшие его, никуда не исчезали.
Его сознание снова начало затуманиваться, и по телу прошла еще одна волна боли.
Чувствуя, как пот стекает по его вискам, он повернулся к Шмельцу.
— А ты тут при чем?
— Вебер займет этот пост временно. — Шмельц смотрел на дуло пистолета. — Моя роль не столь важна. По крайней мере, сейчас. — Он перевел взгляд на Фолькманна. — Даже если ты убьешь меня, Джозеф, это уже ничего не изменит. Семя уже попало в почву. После того как министры будут уничтожены, возврата назад не будет. Только Вебер сможет сплотить Германию. Вебер и такие как он. Мужчины и женщины, верные завету своих отцов. — Шмельц наклонился вперед. — И они это сделают, Джозеф, поверь мне. Так и будет.
Шмельц явно испытывал восторг. Фолькманн встал, и лицо Шмельца снова расплылось перед ним.
Фолькманн отвернулся, пытаясь сосредоточиться, но не смог. На месте лица Шмельца было лишь размытое пятно.
— Она тоже из ваших?
Он скорее почувствовал, чем увидел, что Шмельц посмотрел на девушку и криво улыбнулся.
— Нет.
Истина или ложь? Фолькманн бросил быстрый взгляд на девушку, и ее черты тоже казались ему расплывчатыми, словно он видел ее сквозь запотевшее стекло. Он старался дышать глубже. Медленные глубокие вдохи. С трудом моргнув, он постарался сфокусировать зрение. Ему хотелось верить ей. Но все было как в тумане, даже то, что находилось перед ним. Он попытался сосредоточиться на лице Шмельца.
— Не все немцы поддерживают нацистов. Не все согласятся пойти на это.
— Многие согласятся. Мы это все спланировали до мельчайших деталей.
— Как?
— Вебер обвинит в убийствах иммигрантов-экстремистов, совершивших этот предательский акт для дестабилизации положения в стране. Это приведет к невиданному за последние пятьдесят лет подъему национального самосознания. — Сделав паузу, Шмельц взглянул на него. — Послушай меня, Джозеф. Делай как я говорю, и тебе не причинят вреда. Ты сможешь просто уехать отсюда. Я даю тебе слово. Австрийская граница…
— Встань.
Шмельц медленно встал, глядя с высоты своего роста на Фолькманна.
— Что ты собираешься делать? — В его глазах промелькнуло беспокойство.
— Не-ет, это что ты собираешься делать? Ты выйдешь отсюда вместе с девушкой и пойдешь к машине. Если тут остался кто-то из твоих людей и он попытается меня остановить, я всажу тебе пулю в голову.
Шмельц нервно облизнул губы.
— Если ты хочешь успеть добраться до телефона, то зря тратишь время. К тому же сюда скоро приедут наши, потому что не смогут дозвониться. Далеко тебе не уйти.
Фолькманн махнул рукой с пистолетом, и на ковер упала капля крови. Он почувствовал, что теряет сознание, и схватился за спинку стула.
— Джо, Бога ради… Ты же истечешь кровью и умрешь!
Фолькманн посмотрел на Эрику. По ее лицу катились слезы.
Он заметил, что Шмельц дернул рукой, только в последний момент. Он ловко перехватил «беретту» и направил ее на Фолькманна.
Прозвучал выстрел.
Эрика закричала.
Горячий свинец вошел Фолькманну прямо в голову, звук выстрела отдался в его голове болезненным эхом.
Как только Шмельц ухватился за «беретту», Фолькманн вслепую обеими руками вцепился в его руку, забыв о боли, забыв о ранах на руке и гудении в голове. Шмельц попытался вырваться, но Фолькманн надавил сильнее и услышал хруст ломающихся костей. Шмельц закричал от боли и снова нажал на курок.
Раздался еще один выстрел.
Пуля попала в девушку, и Фолькманн с ужасом увидел, что Эрика отлетела к стене. Шмельц пытался высвободиться, и Фолькманн навалился на него всем телом. Они оба упали и, разбив застекленную дверь балкона, вывалились наружу. Шмельц выронил оружие, когда они покатились вдоль террасы. Под их переплетенными телами хрустел снег и битое стекло. При падении Фолькманн ударился о бетонный пол террасы, и у него перехватило дыхание от боли, а через долю секунды на него упал еще и Шмельц.
Холодные порывы ветра, метель.
Боль. Леденящий холод.
Холод не давал ему потерять сознание, несмотря на огонь в груди. Боль терзала его в том месте, где пуля пробила череп.
Фолькманн попытался шевельнуться, и тут почувствовал, что тело Шмельца на него больше не давит. Он закрыл глаза, а потом снова их открыл. Очертания фигуры Шмельца расплывались перед ним — тот подполз к краю террасы и начал лихорадочно что-то искать в снегу. Он запыхался, словно загнанное животное.