Эрнандес улыбнулся. Он видел, что она боится, и пытался казаться невозмутимым, пытался подбодрить ее.
— Это невозможно. В первую очередь потому, что люди, убившие Родригеса, не знают меня, никогда меня не видели и не подозревают о моем существовании. Я в этом уверен.
— Но что будет, когда эту статью напечатают?
Эрнандес отпил кофе. Тот был слишком горьким. Скривившись, он отодвинул чашку.
— Если статью напечатают. Я могу сказать в газете, чтобы мое имя не называли. Это не проблема. И у меня есть пара друзей в полиции, они защитят меня в случае необходимости.
Девушка смотрела, как, сунув руку в карман, он вытащил связку ключей и начал вертеть ее в руках.
Руди Эрнандес был красивым мужчиной. Он всегда так спокойно улыбался, словно жизнь была лишь шуткой, игрой. Каштановые волосы и прическа с мальчишеской челкой делали его моложе. Даже хорошо заметный шрам, пересекавший правую щеку, не портил его внешность, наоборот, придавал ему некую экстравагантность. Эрика смотрела, как он играет с ключами, крутя их в пальцах.
Он увидел, что она смотрит на ключи, и улыбнулся ей.
— Я уже говорил тебе вчера вечером: все, что у меня есть на этих людей, — в безопасном месте, туда никто не сунется, так что не беспокойся, Эрика, я буду осторожен.
В ее глазах мелькнула озабоченность. Девушка улыбнулась. Она прикоснулась к его пальцам.
Свободной рукой он положил ключи обратно в карман. Он чувствовал себя так близко к ней, так близко…
— Эрика…
— Да?
Он снова собрался рассказать ей о своих чувствах, как вдруг металлический женский голос зазвучал из динамиков, объявляя начало посадки на ее самолет. Она нежно отпустила его руку и начала собираться.
— Что, Руди?
Он покачал головой, и их глаза встретились. Он встал.
— Ничего. Пойдем, тебе пора на посадку.
Он проводил ее до поста контроля, помог донести сумку. Когда они остановились у таможенного поста, он поставил на ленту транспортера ее багаж и сказал:
— Передавай всем привет.
При этом он заглянул в ее глубокие голубые глаза.
— Передам.
Она собиралась поцеловать его в щеку, но он повернул ее голову и нежно поцеловал в губы. Ее губы были такими нежными, теплыми, он вновь почувствовал запах ее духов, ее тела и хотел удержать ее, но она отстранилась.
— Auf Wiedersehen, Руди.
— Auf Wiedersehen, Эрика. Приятного полета.
Он провожал ее взглядом, пока она шла к выходу. У ворот она остановилась и помахала рукой. Он махал ей в ответ, пока не потерял ее из виду, пока ее не поглотила толпа пассажиров.
Эрнандес сокрушенно покачал головой и вздохнул. Нужно было сказать ей то, что хотел. Нужно было сказать ей, что он любит ее, ведь он действительно любил эту женщину.
Громкоговоритель ожил опять, и снова резкий металлический женский голос заполнил собой терминал.
— Сеньор Руди Эрнандес, подойдите, пожалуйста, к диспетчерской. Сеньор Руди Эрнандес, подойдите, пожалуйста, к диспетчерской.
Девушка из диспетчерской вручила ему записку. Мендоса, телефон редактора, записанный на листке бумаги. Руди нашел телефонную будку и позвонил. Трубку взял сам Мендоса.
— Si?
— Это Руди. Я в аэропорту.
— Buenas tardes, amigo[2]. Хорошо некоторым. А мне вот приходится потеть в жарком офисе, чтобы заработать на хлеб насущный.
Руди ухмыльнулся.
— Мне передали сообщение. Что случилось? — Он порылся в карманах и, найдя сигареты, прикурил.
— Ну что, ты уже закончил с той сексуальной красоткой гринго? — спросил Мендоса.
— Эй, прояви-ка уважение и помни, о ком говоришь, — сказал Руди, улыбнувшись. — Ладно, что там у тебя? Что-то горяченькое?
— Ограбление с применением насилия на Калле-Энрико и пожилой мужчина, покончивший жизнь самоубийством. Что выберешь? Виктор Эстрел займется одним из этих дел, так что мне все равно. Но, учитывая то, что мы друзья, я позволю тебе выбрать.
— Спасибо, — сказал Руди. — Вот только почему ты никогда не предоставляешь мне право выбора, когда нужно выбирать между конкурсом красоты и избирательной кампанией?
Он представил себе, как Мендоса улыбается на другом конце телефонной линии.
— Положение обязывает, амиго. Кроме того, красивые девушки только отвлекают тебя от работы, ты же сам это знаешь. Ладно, что выберешь?
— А что там насчет ограбления с применением насилия?
— Какой-то парнишка ударил туриста-гринго ножом и украл у него кошелек. Парнишку сцапали копы, а гринго в городской больнице. Он ранен в руку.
— А самоубийство?
Последовала пауза.
— Двадцать минут назад мне позвонил наш друг из полицейского участка, Касадо. Неподалеку от округа Тринидад какой-то старик прострелил себе голову.
Руди Эрнандес вытащил сигарету изо рта и потянулся за записной книжкой и ручкой, пытаясь решить, какой сюжет выбрать. После десяти лет работы в газете от его выбора мало что зависело. Он уже сталкивался со всевозможными преступлениями. Сумасшедшие индейцы и метисы в пригородах, всаживающие друг в друга ножи, перепив текилы; коррумпированные политики; дети улиц, крадущие кошельки у туристов на Калле-Пальма. Ему зачастую приходилось лишь переписывать одни и те же фразы. Именно поэтому статья, над которой он работал, была столь важной для него.
— Ты еще там? — В голосе Мендосы послышалось раздражение. — Руди, у меня нет времени.
— Этот старик, что ты о нем знаешь?
— Только имя и адрес… Подожди, у меня где-то тут записано…
Эрнандес затянулся дымом. Какое же дело выбрать? Ограбление с применением насилия или самоубийство? Да какая к черту разница… Надо выбрать то, что случилось ближе к аэропорту.
— Этого старика зовут… Господи Иисусе, ну и имечко… Царкин… Николас Царкин. Дом на Калле-Игуасо. Номер 23.
Эрнандес помолчал. Он чувствовал, как дрожь прошла по его телу.
— Николас Царкин… Ты уверен?
— Конечно я уверен. Так тут написано. Сколько Николасов Царкиных, по-твоему, живет в Асунсьоне?
От всплеска адреналина у Эрнандеса кровь стучала в висках. Он вспоминал это имя, это лицо. Может быть, Мендоса ошибся?
— Так какой, ты говоришь, адрес?
— Калле-Игуасо, 23. А что такое? Ты что-нибудь слышал об этом парне?
— Нет, — солгал Эрнандес. — А как насчет полиции?
Он почувствовал, как пот выступает у него на шее, на ладонях. Вне терминала было 80 градусов[3], а внутри — должно быть, 50. Было достаточно прохладно, но он потел вовсю.
— А что полиция? — спросил Мендоса.
— Они уже там?
— Думаю, да. Но не уверен. — Последовала еще одна пауза. — Итак… Какую историю выбираешь?
Эрнандес помолчал. Это был тот самый адрес. Он был там. Он как-то припарковался на этой улице и следил за домом, потому что Родригес велел ему следить. Он вспомнил день, когда сделал фотографии. Большой дом с белыми стенами, где жил старик. За ним и велел следить Родригес.
А теперь старик был мертв. Старик и Родригес.
В голосе Мендосы звучало еще большее раздражение.
— Господи, Руди, да что с тобой, черт побери, такое? Что ты выбираешь? У меня нет времени.
— Я займусь Царкиным, — сказал Эрнандес. — Потом поговорим.
Глава 3
СТРАСБУРГ, ФРАНЦИЯ. 23 НОЯБРЯ
Для Салли Торнтон это была последняя ночь в Страсбурге, и она знала, что хочет переспать с этим мужчиной.
Когда они вышли из ресторана возле Оперы, шел сильный дождь, и когда Джо Фолькманн поймал такси, чтобы ехать домой, она знала, что останется у него на ночь. Мужчины не приглашают девушку на свидание, чтобы потом отправить ее домой на такси в дождливую ночь. По крайней мере, так не поступали мужчины, которых она знала.
Изумрудно-зеленая блузка облегала ее стройную фигуру и подчеркивала цвет глаз, черные тонкие чулки обрисовывали стройные ноги. Салли знала, что за такую фигуру, как у нее, женщины много готовы отдать. Большие крепкие груди и узкие бедра. Но ее нелегко было затащить в постель, и она не раздаривала ласки направо и налево. К тому же она не искала длительных взаимоотношений, и в сексе для нее главным была привлекательность партнера.