Саша никогда и не знал, что у матери было столько драгоценностей. При отце она редко что-нибудь такое надевала. Тот не любил роскоши. Тогда откуда все это? От предков? От красных кавалеристов? Или отец действительно крал по-черному? Очень здорово!
Наступила очередь последней шкатулки. Сумеет ли Инга почувствовать, что, когда последний ларец перекочует в руки «спецназовцев», он, Климов, схватит меч и постарается убить им побольше народу? Потому что, чем больше рук будут заняты добычей, а не оружием, тем больше будет шансов у них, у Климова и его подруги, нет, не победить, а хоть умереть с честью. А может, она предпочтет купить себе жизнь за пару ночей с этой ожиревшей обезьяной?
Климов осторожно посмотрел на свою подругу и едва заметно качнул головой, на секунду смеживая веки. Инга поняла, она видела меч у Сашиных ног. Отлично, значит, одного она постарается взять на себя.
Но что это в руках у Мехмета? Дедовы ордена! Толстяк с брезгливостью доставал и бросал обратно в шкатулку награды покойного отца Сашиной матери, при этом что-то раздраженно говоря Таджику. Мехмет швырнул шкатулочку на пол, и награды высыпались на ковер. Ордена тоже денег стоят, но разве сравнишь Орден Славы с бриллиантовым колье? Нет, это уж слишком! Почему какая-то мразь, приехав из вонючего кишлака, в родной Сашин город, может сверлить маслянистыми глазенками его, Климова, подругу? Почему может диктовать свои уместные при выпасе баранов и овец законы на чужой земле? Почему позволяет себе швырять на пол ордена героев?
Изо всех сил Саша с разворота локтем правой руки ударил ближайшего охранника по его мерзкой физиономии, и тут же, раскрутившись, мгновенно съездил кулаком в переносицу второму.
Рядом взвизгнул от боли Ингин страж. Что ж, каблучки у девочки остренькие. В следующую секунду Сашины пальцы в одно мгновение выхватили из ножен древний клинок, молнией блеснувший в полумраке гостиной, и рука первого охранника, так и не успевшего нажать на курок автомата, разбрызгивая кровь, под истошный вопль, упала на мягкое покрытие пола.
Лишившийся руки противник скорчился, не думая уже о схватке, а его товарищ рухнул рядом на колени, захлебываясь кровью, хлынувшей из пронзенного острием меча горла. Третьему, очень удачно согнувшемуся после Ингиного удара, отточенное как бритва лезвие срезало половину черепа…
Защелкали затворы. Все!!! Загрохотали выстрелы. Первым на мягкое покрытие пола рухнул Таджик, потом один за другим, точно подкошенные, стали падать те из бандитов, у кого в руках оказалось готовое к бою оружие. И только затем быструю смерть нашли так и не выпустившие из рук добычи хозяина «племянники» Адыла Мехметова. Последним упал наконец, оборвав свой крик, безрукий Сашин охранник.
Саша и Инга словно зачарованные смотрели на ползавшего на коленях Мехметова. В затылок его было направлено дуло пистолета, который сжимал в правой руке, неизвестно куда девшийся и неизвестно откуда появившийся старичок в старенькой олимпийке и мятых засаленных мешковатых брюках. В левой руке Ивана Ивановича полыхнул огнем второй пистолет, и пошевелившийся было Таджик затих навсегда. Мехметов зажмурился.
— Этот твой, — с брезгливостью произнес старик и дулом пистолета подтолкнул к Климову толстяка. — Дарю.
— Нэ убывай, нэ убывай, — сложив ладони, умолял Мехмет, подползая к Александру, — нэ убывай. Дэнгы бэри, всэ бэри, машина бэри, всо атдам! Всо, всо, всо! Толка нэ убывай!
Климов посмотрел в слезящиеся глаза грозного Мехмета. Деньги? У Мехмета много денег, а жизнь одна, как и у него, Климова, как и у Инги, как и у любого зверя, которого ведут на бойню. А сколько слез и крови пролито, чтобы Мехмет наслаждался своими деньгами? Чужих слез, чужой крови. Сколько чужих жизней оборвано?
Кого видел в последнюю секунду своей жизни моливший Климова о пощаде Адыл Мехметов? Высокого широкоплечего парня в черных джинсах и рубашке, сжимавшего в руке окровавленный меч? Палача в красном колпаке с прорезями для глаз? Жестокое лицо и закованную в кольчугу могучую фигуру сына самого Одина, норманна Эйрика, прозванного врагами Бесстрашным? Пощадить? Не убивать? Нет, не для пощады сковал Габриэлю де Шатуану этот меч пирейский кузнец-колдун. Жалость? Она неведома Вотану и потомкам его…
Может быть, и не рука Александра Климова, силою обстоятельств загнанного в угол на излете самого кровопролитного в истории человеческой века, а не знавшая жалости рука древнего почти легендарного предка, Анслена, младшего сына Генриха Совы, в широком размахе взметнула меч крестоносца, обрушивая его на шею врага?