Нина решительно подошла к «девятке» и застучала костяшками пальцев в тонированное стекло. Никакого ответа. Это взбесило женщину.
— Перепились, что ли, сволочи?! — закричала она и, схватившись за ручку, с силой рванула дверцу на себя. — Вы что тут в самом-то де…
Из раскрытой двери машины к ногам жены Юрия Николаевича Лапотникова вывалилось, точно мешок с картошкой, большое совершенно безжизненное тело. Взгляд Нины упал на белое как мел, залитое кровью лицо мертвеца. Раздавшийся в следующее мгновение отчаянный, долгий, женский визг заставил выйти на улицу некоторых из тех, кто в массе своей безразличен к происходящему за стенами их загородных жилищ, — обитателей ближайших домов дачного поселка.
Эйрик вытер окровавленный меч и вбросил его в ножны. Кругом валялись трупы крестьян-саксов. Дружина перебила всех мужчин, и теперь воины брали положенную им по праву добычу, разоряя хижины и развлекаясь с женщинами, чьи мужья пали от смертоносных мечей королей моря.
Конунгу нет нужды самому грабить: верные воины сами отдадут его долю. Кто они без своего победоносного предводителя? И кто он без них? Эйрику почти сорок — старик; не стремится он, покрытый ранами, к плотским утехам, потому и стоит посредине деревни в ожидании, пока друзья завершат свое веселье. Потом вместе они погрузят на драккар добычу и разведут на захваченных у врагов лодках погребальные костры, из пламени которых отправятся в царство мертвых души павших с мечом в руке героев. Живые поднимут парус и возьмут курс на северо-восток, чтобы перезимовать в стране фиордов и саг, воспевающих доблесть войнов.
Впрочем, оглядевшись, конунг не увидел среди павших никого из своих. Саксы не ждали нападения… Место было знакомым, он приходил сюда когда-то давно, еще молодым. Где только не довелось побывать конунгу за эти годы: в чудесных странах вечного лета и в суровых безжалостных льдах Гренландии. С кем только не пришлось скрестить ему свой не ведавший поражений клинок, разивший франков и балтов, сарацинов и ромеев, германцев и руссов, которых приводило в ужас одно его имя. Долгие годы потом пугали своих детей враги, познавшие неистовую ярость свирепых северных воинов, страшным словом «норманны». Не зная сомнений, бросалась дружина Эйрика бесстрашного даже на вдесятеро превосходивших ее числом трусливых христиан, для которых нет места в царстве вечного блаженства настоящих воинов. Скольких друзей проводил конунг в чертог Одина… Там и Биорн, и Торнвальд, и Сигурд, друг младшего брата Эйрика Весельчака Харальда, который слагал о походах такие красивые песни, что воины, открыв рты, могли слушать их часами. Где сам Харальд Веселый? Пал с мечом в руке, сражаясь с чернолицыми маврами в Испании… Да, все они там, в Валгалле, пируют с самим Одином. Лишь отца Эйрика, Эйнара, нет среди доблестных. Впрочем, год от года крепла уверенность, что все, что говорили люди о том, кто настоящий его отец, — правда. В самых безвыходных, самых отчаянных ситуациях выручал он своего сына, словно ждал чего-то, оттягивая их встречу. Одно плохо: нет у конунга наследников, старшие сыновья погибли в бою (один, сражаясь бок о бок с отцом, а второй, остававшийся как-то за старшего вместо Эйрика, в стычке с соседями, которые убили тогда же и самого младшего). Вернувшийся из похода конунг жестоко посчитался с врагами, но… детей-то все равно не вернуть. Надо взять новую жену…
Внимание конунга привлекла худощавая фигурка одетого в лохмотья мальчишки, выбежавшего, похоже, из одной из стоявших на окраине селения хижин. Парень то и дело оглядывался на гнавшегося за ним могучего разъяренного воина с секирой в руке. Расстояние между ними быстро сокращалось. Увидев перед собой Эйрика, мальчишка метнулся было в сторону, но поскользнулся и упал, растянувшись на грязной истоптанной земле. Он тут же вскочил, но конунг преградил ему путь. В глазах мальчика блеснуло отчаяние маленького затравленного зверька. Эйрик даже не успел отскочить: из-под лохмотьев рваного грязного рукава рубахи молнией блеснуло стальное лезвие, и парень, прыгнув с проворством кошки, ударил конунга в грудь. Лезвие кинжала чиркнуло о железо франкской кольчуги, которую викинг предпочитал традиционной для большинства своих соплеменников кожаной куртке с нашитыми металлическими чешуйками. Одной рукой Эйрик схватил смельчака за запястье и с такой силой сжал пальцы, что мальчик, вскрикнув от боли, выронил свое оружие. Тыльной стороной ладони конунг ударил маленького отчаянного сакса по щеке. Тот снова упал в грязь, и в глазах его Эйрик не увидел страха — одну лишь ярость.